СЛЕДОВАНИЕ ПО ИНСТАНЦИЯМ
Чиновники должны изъясняться письменно, дабы глупость их видна была.
Из циркулярных изъяснений Петра I
Мой приятель, весьма талантливый человек, отовсюду, между прочим, гонимый, определяет бюрократизм следующей формулой:
«Бюрократизм — это такой порядок вещей, когда бумага ходит, люди мучаются, а дело стоит».
Определение весьма конкретное, не требующее дальнейших пояснений, если бы дело касалось простых людей, имеющих соприкосновение только с бюрократами. Но представьте себе, если сам бюрократ будет вести переписку по личному делу с бюрократическим учреждением?!
Правда, бумага пойдет обычным ходом, однако не совсем одиночным порядком. Через день к «основной бумаге» присовокупится бумага вторая, а еще через день вдогонку полетят «характерные дополнения», по количеству бумаги гораздо объемистее «основной». Оно и понятно: «основная» писалась второпях, с горячим сердцем, а когда сердце остывает, бюрократ вспоминает отдельные детали, кажущиеся ему весьма характерными. Тогда уже бумаги не просто ходят, а догоняют одна другую.
Дело «о подрыве авторитета центроколмассовских ответработников» проходило одну инстанцию за другой. Родион Степанович лично звонил по телефону, дополняя материал важными данными, и требовал срочного морального воздействия по отношению к «ревизору». Он справлялся, где было возможно, о прошлом Авенира Евстигнеевича, дабы чем-либо опорочить его.
После третьего опроса Авенир Евстигнеевич был не в меру обозлен и дерзок. Лицо, ведущее следствие, принимая серьезный вид и покойный тон, на его дерзость заметило:
— Будьте вежливы, товарищ Крученых, ибо ваша дерзость дает право думать, что материал «Центроколмасса» более объективен, чем я думал.
Придя домой вечером, Авенир Евстигнеевич нервно прошелся по комнате. Ему не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. Он ходил, отбивая шаги, как маятник.
«Усложнение процессов, — думал он. — Ответработники «Центроколмасса», решившие меня угробить, потеряли способность работать, но где же главный корень зла? Какие причины его возникновения? Уж не есть ли зло в стремлении почти каждого человека руководить общим порядком вещей, — думал он и страшился этой мысли. — Что представляют собой, люди, стремящиеся руководить массой? И почему им кажется, что массы нуждаются в их руководстве?»
— Как бы ты на это ответил? — проговорил Авенир, как бы взывая к Автоному, и рассмеялся. — Какой-то безумный анархист, — или черт его знает кто, — вызвал меня на все эти размышления.
Но Авенир устыдился своих слов; он понял, что размышление о бюрократизме и порождающих его причинах — нечто более серьезное, чем беспричинная усмешка.
«Что такое массы? Отвлеченное или реальное понятие?» — думал он и почти так же, как Автоном, полагал, что масса — понятие отвлеченное, ибо каждый индивидуум имеет нечто свое личное и ни в коей мере не склонен к преклонению перед талантами и способностями административноруководящего свойства.
«Масса идет за людьми, проповедующими истину, — решал он, — и тогда только она является массой. Но истина бывает только относительной.
Когда проповедник превращается в администратора, он уже мерами административного воздействия пытается пролагать путь к истине, а путь этот усеян искусственными препятствиями. Тогда масса перестает быть массой».
Под влиянием всего передуманного Авенир Евстигнеевич уселся за стол, чтобы изложить письменно свои мысли как в отношении ревизии «Центроколмасса», так равно и в отношении возникшего дела «о подрыве авторитета».
«Я полагаю, — начал он, — что дело вовсе не в подрыве авторитета. Я с собой не носил динамита, да и не являются работники «Центроколмасса» гранитом, чтобы «подрывать» их. Почему я вторично заинтересовался делами «Центроколмасса» — об этом я писал уже в своей докладной: меня смущала мнимая нагрузка. Я выяснил, и вам теперь тоже известны ее причины.
Теперь я пишу не о причинах, а о следствии. Что является причиной возникновения учреждений, подобных «Центроколмассу»? Наша отсталая крестьянская страна. Подобные учреждения не создают ценностей, а делают лишь отношения, да и то недобропорядочного качества. А я полагаю: сначала надо создать вещи, а затем, если понадобится, и отношения. У нас наоборот — строят отношения без вещей, отчего хозяйство становится обветшалым.