Выбрать главу

Нижние чины, попадавшиеся ему навстречу, лезли по тормозным площадкам и под вагоны; они грызли орехи, семечки, выплевывая скорлупу, хрустевшую под ногами. Стоял праздник, и люди без пользы для себя пожирали все, что созидалось годами: неправдивая правда лежала повсеместно.

К четвертой платформе железнодорожного дебаркадера плавно подошел санитарный поезд, привезший первую партию раненных под Гумбиненом. Патронессы благотворительных обществ, ожидавшие его прибытия на платформе, стремились нести в вагоны подарки и утешения. В вагонах пахло йодом и хлороформом, карболовой кислотой и борным раствором. Блестящая белизна бинтов и ваты походила на выпавший ранний снег, холодный, но радостный. Раненые нижние чины, однако, торжествовали не от праздничной чистоты, а от того, что каждый из них вышел из пекла боевого огня живым. Телесных же изъянов в виде ранений они в расчет не принимали.

Иван Бытин, в свою очередь, переступил порог вагона за дамами-патронессами, и одна из происшедших сцен тронула его грубое сердце. Военный фельдшер, сопровождавший патронесс, обратил их внимание на одного тяжело раненного солдата, у которого притупился взор, а лицо потеряло осмысленность.

— Тут, уважаемые мадамы, полная расовая трагедийность! — произнес военный фельдшер тоном профессора. — У раненого на лице пропадает растительность: он вчера был оскоплен осколком снаряда, и очаг его человеческой энергии погас навсегда!..

Военный фельдшер сверкал очками, носимыми им для солидности, но Иван Бытин, дорожа очагом своей собственной энергии, поспешил выйти из вагона.

Когда Иван Бытин подходил к составу своего эшелона, его остановил подросток лет тринадцати на вид, но державший себя смело и настойчиво: он не говорил, а только мычал. Иван Бытин протянул ему плитку шоколада, но подросток отстранил шоколад за ненадобностью. Он прижал ладони к своей груди, а потом ткнул пальцем в грудь Ивана Бытина. Иван Бытин повторил его прием в той же вариации, чему обрадованный подросток по-детски улыбнулся, произнеся неведомую шумовую гамму: он явно был глухонемым. Чтобы в чем-то убедить собеседника, подросток загреб руками пространство с востока и показал направление к западу.

— Понимаю! Ты из дома бежишь на войну, — определил Иван Бытин и указал подростку место рядом с собой на открытой платформе. Иван Бытин причислил его к хозяйству роты, под видом того же инвентаря, каким значились у него калужские девицы. Павел Шатров придумал для подростка новое, необыкновенное имя, краткое и строгое: «Скадник».

Состав тронулся после двухчасовой стоянки; он уходил в глубокую ночь, и над ним блестели те же звезды, что блещут над любой черноземной сельской местностью. Мир был огромен, однако никто из присутствовавших не ощущал, что земной шар есть только незначительная в мировом пространстве точка.

Калужская портниха Ирина, наблюдая небо, вспомнила о своей матери: старушка, видно, тосковала по пропавшей дочери, и, быть может, этой тихой ночью их взоры сошлись именно на одной и той же звезде.

— Нашу молодость согревают холодные звезды! — вздохнула портниха.

Всем им легко дышалось, но равномерный стук колес приближал их к чему-то таинственному, объединяющему в сердце и радость, и страх.

— Ты правду сказала, Ирина, — подтвердил Иван Бытин. — Даже и жесткий снег румянит молодое лицо.

Иван Бытин желал рассказать своим друзьям о встрече с белокурой благородной барышней на перроне виленского вокзала, но с таким расчетом, чтобы неправда прозвучала правдиво.

— Ты слышал, Скадник, как я ее отчехвостил? — обратился он к глухонемому.

Скадник сидел на краю платформы, свесив ноги, ему по-своему представлялся мир: он полагал, что под воздействием поезда убегает пространство; таким образом он в своей сельской местности крутил бочку, танцуя ногами на ее переменной вершине.

Иван Бытин, разумеется, знал, что Скадник его не услышит, он рассчитывал пробудить интерес к своему сообщению у других, что полностью и оправдалось.

— Кого же это ты отчехвостил? — поинтересовался Павел Шатров.

— Одну потаскуху, — с пренебрежением ответил Иван Бытин.

Он немного помолчал, но боялся, что интерес Павла Шатрова прекратится только на этом, и более обстоятельно разъяснил: