— Берлин! Только Берлин! — мечтательно произнес великий князь, вздыхая. Он сел у открытого окна и стал слегка покачиваться. Ему казалось, что поезд ускоренным ходом везет его в столицу немцев.
— Однако, что за гадкие запахи! — воскликнул он, вскочив со стула.
Встревоженный генерал Данилов высунул голову в окно и, понюхавши воздух, подтвердил:
— Да, ваше высочество, пахнет дурно: это — запахи войны…
9. Имя героя нации
Он без имени, но оставил нам визитную картонку с выразительной надписью: «Война».
В полдень двадцать второго августа двести двадцать шестой пехотный Землянский полк перешел немецкую границу у Вержболово. Полковник Толбузин, возглавляя движение полка, остановил коня на мостике и, спешившись, опустился на колени перед полосатым пограничным столбом. Нижние чины, замедлившие ход по команде, являлись немыми свидетелями церемониала: командир полка троекратно поцеловал бровку рубежа. Пограничный полосатый столб, с двумя прикрепленными на нем орлами, заинтересовал Ивана Бытина в том смысле, на чьи средства он сооружен: на русские или на германские. Прапорщик Никитин, младший офицер седьмой роты, утвердительно ответил, что полосатый столб сооружен на обоюдные средства означенных государств, в противном случае никакой бы международной справедливости в мире не существовало.
Иван Бытин прочитал одну из надписей под германским гербом, гласившую нижеследующее: «Если орел этот был бы натуральным, я из его крыльев повыдергал бы все перья». Ниже надписи обозначалась дата текущего дня, чин и фамилия — имярек. Иван Бытин признал надпись жесткой, но жесткость, от которой стынет кровь, преднамеренно входила в общий обиход. Двадцать второго августа верховный главнокомандующий телеграфно доносил августейшему императору игриво рубленым слогом:
«Не смел бы беспокоить донесением о мелком деле, но решаюсь это сделать как державному шефу нижегородцев: семьдесят отборных германских разведчиков с офицером были встречены эскадроном нижегородцев. Результат: кроме шести взятых в плен, все изрублены; нижегородцы — четверо ранены пулями, два тяжело; холодным оружием — ни одной царапины».
В тот же день писатель, предки которого когда-то были возведены в графское достоинство, с легким сердцем пояснял обветшалому миру:
«Мировая война называется великой потому, что под ее ударами рухнуло очарование железной культуры и вновь был пробужден к жизни трагический дух».
День двадцать второго августа, правда, не являлся обособленным днем в истории империалистической войны, он был обычным днем лжи и бахвальства, порождаемых войной. День этот является, однако, началом катастрофы двух русских армий — Первой и Второй, началом общего поражения русского деспотизма.
Илья Лыков, переступая границу немецкой земли, думал о словах Стыка, оставленного им в тюрьме при спасской части. Стык объявил там себя пораженцем, но он, Илья Лыков, шел будто бы полным победителем по территории чужой нации: он был молод, слова близкие понимал только сердцем, а не разумом. Он также искренно желал поражения русском армии, но во имя ли победы немцев? А что предстояло поражение русских войск — это мог чувствовать и находившийся в тылу сельский агроном. В день двадцать второго августа агроном этот ехал с далекой окраины в уездный город. Кругом были необозримые черноземные российские поля, где-то, далеко на чистой полосе горизонта, под нависшей тучей стояли два мужика: они говорили про войну. Что думали мужики в сумраке, было неизвестно, но агроном, — он же и писатель, — обратясь к кучеру, вдруг решительно произнес:
— Глеб, а все-таки немцев мы победим!
— Бог знает! — вздохнувши, ответил кучер.
«Так все теперь отвечают в России, — писал потом агроном, — когда скажешь слишком решительно «мы победим»; я успел уже полюбить эту поправку на голую железную волю и смутно слышу в ней силу, большую, чем железный закон. Спустя немного я сказал еще кучеру, что и немцы христиане.
— Я знаю, — ответил он, — только мы христиане простые, а они христиане косвенные.
— Как?!
— Так, что они косвенные: немец вперед знает, а я вперед знать не могу; у нас просто живут, а немец придет, посмотрит на меня и определит, кто я и на что я ему годен, он вперед знает, что из меня выйдет.