Немецкая батарея повторила залп, люди шарахнулись в различные стороны, сметая на пути все, что им сопротивлялось. Обозы врывались в толпы бегущих, разъединяя и расстраивая колонны. Командир полка отпустил удила: лошадь поняла седока, и командир возглавил бегство полка в лес.
Немецкие пулеметчики допустили бегущих на расстояние выстрела и осыпали их градом пуль: пули пели протяжно и злобно, ибо созданы они вовсе не для приветствий. Сотни людей упали под пулями, живые же, взяв крутой поворот, побежали обратно. Свое губительное действие пулеметы направляли на фланг, и разрозненный полк стягивался к одному месту, откуда не было слышно стрельбы — к плоскому берегу озера. Нижние чины припадали к земле, но не могли проникнуть в ее чрево. Песок перемешивался с кровью, шрапнель поражала лежащих. Нигде не было видно немцев, губительные же их снаряды находили русских там, где они хотели укрыться.
— Мы, братцы, попали в мышеловку! — признался сам себе командир полка, сходя с лошади.
Гул орудий, разрыв снарядов заглушал его слова, и командир чувствовал, что по его щекам струились крупные слезы.
— Умрем, братцы, а не сдадимся, а? — вопрошал он, но слушала его только лошадь.
— Чего же ты стоишь, коняшка? — обратился он к лошади. — Ложись, дурашка, иначе тебя подстрелят.
Лошадь, не будучи тренированной, услышав полковника, к его удовольствию, повалилась на бок.
— Ага! Это приятно! Ты, оказывается, как солдат, повинуешься моему слову!
Он поудобнее расположился у лошади под брюхом, невзирая на смертоносный огонь, поражавший людей и пространство. Командир полка, согретый телом лошади, стал тих и молчалив; только при падении снарядов он привставал с земли, чтобы осенить себя крестным знаменем.
— Дорогу!
— Давай дорогу!
Подпрыгивая на козлах, кашевар шестнадцатой роты подгонял лошадь, впряженную в походную кухню, к озеру. Лошадь упиралась, но несколько нижних чинов, под командой старшего унтер-офицера, толкали ее в воду. Лошадь пошла полным ходом, не подозревая, какая миссия на нее возлагалась.
Расторопный полковой знаменосец, подпрапорщик Полиняев, чтобы совершить ратный подвиг, немедленно воспользовался походной кухней: он проворно вскочил в открытый кухонный бак и стал ногами на его плоское дно. В баке имелись незначительные остатки кипятка, однако на подпрапорщике Полиняеве были надеты прочные солдатские сапоги: они не пропускали воды.
Полиняев выбросил из специального гнезда кухонный черпак на длинном шесте, а на его место водрузил полковое знамя. Примитивное маневрирование гужевого транспорта на водах оказалось удачным: лошадь не тонула, а через трубу походной кухни тянулась тонкая струйка дыма от догоравших дров. Походная кухня таким образом походила на канонерку. При движении походной кухни по водам полотнище полкового знамени, колыхаемое ветром, развевалось, вызывая умиление в сердце командира полка. Растроганный полковник Марков выскочил из-под теплого брюха лошади и, перекрестившись на восток, воскликнул:
— Честь четырнадцатого пехотного олонецкого полка спасена!
Восторгу полковника никто не удивился. Он увидел, как что-то, упавшее на лошадь, было поглощено ее прорванным брюхом. Лошадь лежала недвижимо в продолжение нескольких секунд, а затем с треском и огневыми брызгами затерялась в пространстве; полковника Маркова обдало кровью и мозгом. Это снаряд разорвался в утробе лошади. Полковник прошептал молитвы, порешив, что чудо совершилось вторично: своевременный уход свой из-под брюха лошади он объяснил чудом божественной силы.
Немцы продолжали стрельбу с прежним напряжением, и полковник полагал, что третьего чудесного избавления следует ожидать лично от самого себя. Полковник колебался, однако за курсирующей по водам походной кухней потянулись не только полевые обозы, но и большинство нижних чинов, одолевавших водное пространство мощными взмахами рук. Противоположный берег был слишком далек, но там можно было остаться в живых.
Командир полка разул сапоги и снял брюки: китель ему казался необходим, дабы его военные отличия и чин были приметны для всех. Командир полка степенно погрузился в воду, где уже плыли тысячи выносливых нижних чинов вверенного ему полка. Нижние чины бросались в воду, и каждый боролся за себя, не замечая чужой гибели и не размышляя о том, можно ли одолеть водное пространство, отделявшее один берег от другого.