Где-то вблизи разорвался снаряд, все вздрогнули и попятились, почувствовав, что под ногами заходила земля. Снаряд разорвался, заслонив на время дымом одного генерала от другого. Артамонов, оправившись от испуга, перекрестился.
Душкевич с начальником штаба давно уехали, но Артамонов стоял неподвижно на месте. Адъютант заметил, что пехотные части вверенного ему корпуса отступают. Генерал осмотрелся, пехотные части, действительно, отступали.
— Что же делать нам? — спросил адъютант генерала.
Артамонов отпустил адъютанта и пошел в одиночестве в том направлении, куда отступала пехота. Обозреваемое им пространство обстреливалось боевым огнем, немецкие снаряды ложились повсеместно, но ничто не тревожило генеральского покоя: он оставался непоколебимым в том отношении, что всем управляет только могущественная божественная сила, и что даже части вверенного ему корпуса уходили от немцев по божьему предвидению. Пехотные и кавалерийские части торопливо обходили генерала, он молча благословлял их в дальнейший путь, не ссадив никого с коня. Перед селением Сольдау он остановился на мосту, перекинутом через реку: обозы двигались безостановочно, и одна повозка прижала генерала к перилам. Перейдя мост, он остановился, провожая глазами всех: нижние чины торопливо бежали вразброд, обозные обгоняли друг друга, но одна из колонн солдат, в форме гвардейского полка, шла походным порядком.
— Что за команда, поручик? — справился Артамонов у офицера, шедшего во главе колонны.
— Третья рота лейб-гвардии литовского полка, ваше высокопревосходительство!
— Занимайте, поручик, окопы на побережье, охраняйте переправу, — приказал Артамонов.
Сам он стал ходить по брустверу, размахивая красной подкладкой своей генеральской шинели. Артамонов привлек внимание немцев, они осыпали бруствер пулеметным и артиллерийским огнем. Влево на горизонте повис немецкий аэростат. Генерал не предполагал, что в корзине аэростата восседало немецкое главное командование в лице Гинденбурга, Людендорфа и Макса Гофмана.
Гинденбург выполнил свое желание — наблюдать за ходом боя с недосягаемой высоты. В корзине аэростата было тесно, зыбкое брезентовое дно не давала устойчивости для генеральских ног. Людендорф незаметно подставил свою ногу, чтобы Гинденбург прочно обосновал свинцовый наконечник своего посоха на кончике его сапога. Гинденбург видел испепелившиеся поля, переложенные зелеными перелесками, а голубые ленты рек ласкали его старческий взор: все было пестро и нарядно. Терпеливая земля легко поддавалась воздействию снарядов, разбрасывая там и тут свои жесткие брызги. Он приметил мост под селением Сольдау и красную точку близ него, двигавшуюся в пространстве. Двигавшейся красной точкой являлся генерал-лейтенант Артамонов, размахивающий полами шинели. Немецкую стрельбу русский генерал презирал, однако главную ненависть он таил в сердце все же против аэростата, повисшего над горизонтом. Артамонов по-детски обрадовался, когда на мосту показалось отставшее орудие какого-то тяжелого мортирного дивизиона: он подбежал к передовой паре коней и остановил их. Орудийная прислуга сошла с зарядных ящиков, ездовые натянули удила, а старший фейерверкер, сопровождавший орудие, робко подошел к генералу.
— У тебя есть бомбардир-наводчик? Подавай его сюда! — приказал Артамонов, и бомбардир с тесаком, привешенным на поясе, явился к командиру корпуса.
— Ты, брат, в православии воспринимал таинство крещения?
— Волоса мои, закатанные в воск и брошенные в купель, не пошли ко дну, ваше высокопревосходительство!
— Ага! Тогда определи точно, достанет ли твоя наводка до немецкой колбасы?
Генерал закончил фразу под гулкое завывание: пространство заслонилось дымом. Земля выла и колыхалась, стонала и лопалась от натуги. Когда рассеялся дым, четыре коня лежали на дороге в последних судорогах смерти.
— Ваше высокопревосходительство, немцы нащупали нас: они пристрелялись правильно и прицела теперь не упустят! — доложил дрожащим голосом бомбардир.
Две лошади, оставшиеся в живых, метались из стороны в сторону, но постромки были прочны, они утихомирили конскую силу.
— Освободите коней от постромок, братцы, — приказал генерал. — Вы уразумели, насколько сила всемогущего велика? Ведь ни у кого из ездовых на теле нет даже царапины!
Нижние чины поражались чудесами: трое ездовых на самом деле оказались налицо, а ведь во время взрыва они сидели на тех конях, которые убиты.
— Война полна неожиданностей, ваше превосходительство, — вздохнул бомбардир-наводчик.