Утром за завтраком будущий генерал слышал разговор между отцом и матерью: отец, читавший какой-то журнал, оторвался от чтения, дабы сообщить, что один профессор изучает причины появления обнаруженных на солнце пятен. Мать вздохнула, прежде чем что-то сказать, но будущий командующий Второй армией вместо матери произнес:
— Профессор, папа, не догадается, откуда взялись на солнце пятна! Это моя стрела испепелилась!
— Как?! — воскликнул отец, сдерживая улыбку.
Будущий генерал объяснил отцу, что произошло вчера, отец погладил сына по голове и, будучи военным, шутливо обещал большое будущее сыну именно в военном искусстве. Улыбнувшись солнцу, Самсонов припомнил тогдашнее отцовское предсказание, оказавшееся пророческим.
При всей мнимой скромности Самсонов, разумеется, предпочел бы большее. В мечтаниях генерал позабыл о полковнике Терехове, который, однако, не забывал генерала, а следовал за ним как вторая тень. Весь генералитет штаба пребывал в наилучшем расположении духа, не замечая даже полосатых столбов, на коих обозначались километры. События, однако, шли торопливее. Тринадцатый армейский корпус Второй русской армии до двадцать восьмого августа не имел крупных столкновений с противником: под его напором отходили мелкие части немецкого ландштурма. После семидневного похода почти что форсированным маршем не только у офицеров, но и у высшего командования сложилось мнение, что немцев одолеть можно шутя. Командир сто сорок первого пехотного можайского полка полковник Грибель и адъютант полка поручик Плешаков были того же мнения.
Полковник и поручик постоянно пребывали вместе и, одолевая пространство, пленились пейзажами прусской провинции, находя в них полное сходство с ландшафтами разных орловских окрестностей: река Але с ее тихим течением казалась родной сестрою Орлика, а лесные массивы близ Ганглау были так же прекрасны, как и сосновый бор у Белых Берегов. Первые дни войны напоминали и полковнику, и поручику загородную прогулку, где после усталости весьма приятно покушать и немного опьяниться. Четырехмесячный срок, определенный для окончательного завершения войны специалистами, полковник и поручик сократили наполовину, так как движение происходило без задержки, а досягаемость столицы немцев по пространству казалась не так уже велика.
Столицей немцев являлся Берлин, но полковник и поручик намеревались осмотреть там лишь некоторые достопримечательности, полную же победу завершить вином и трапезой в тихом и безмятежном Орле: черноземная провинция являлась тем местом, где семейные нити и полковника, и поручика соединялись крепкими узлами. Полковник прочил за поручика дочь, а сердце поручика, действительно, было поражено любовью к женственным достоинствам девушки.
Осторожный полковник присматривался к поручику и в гарнизоне, но главным образом война помогла их сближению.
Двадцать восьмого августа в два часа дня полковник и поручик обменялись личными мнениями по поводу дальнейшего продвижения дивизии: они пришли к убеждению, что первыми из дивизии совершат вход в столицу немцев они, можайцы, головной полк дивизии. Правда, можайцы поддерживали добрые соседские отношения и с каширцами, и с дорогобужцами, и со звенигородцами, однако своего преимущества — первого по нумерации полка в дивизии — они никому бы не уступили.
Полковник и поручик ехали на конях, следуя за полком, двигавшимся уже не походным порядком, — по шоссейным дорогам, — а боевыми уступами батальонов, через поля и перелески. Полковник наблюдал за перемещением вверенного ему полка, приходя к выводу, что нет ничего прелестнее в мире, чем подвижные колонны войск.
— Лучшие мастера полотна и кисти не подберут подобных красок, господин полковник! — подтвердил поручик.
Поручик, зная о том, что война продлится не более четырех месяцев, беспокоился: представится ли ему как полковому адъютанту возможность пролететь на коне с важным донесением под ураганным огнем противника, прежде чем полк вступит в столицу немцев. По распоряжению командира полка поручик приказал:
— Песню!
Солдаты запели:
Поручик, однако, не имел случая приобрести славы в драке с турками. Что пели турецкие солдаты про русского царя, поручику не было ведомо, но из песен русских нижних чинов он твердо знал, что турецкий султан писал русскому императору непристойные письма: согласно песне нижних чинов после письма турецкого султана русский император ходил по столице в весьма расстроенных чувствах. Но никто из офицеров не позволял императору быть в долгом унынии, и нижние чины, по приказанию начальников, пели ободряюще: