— Мы полонены, поручик!
Поручик увидел, что на опушке леса, действительно, выброшено несколько белых флагов: флажки держали в руках нижние чины различных частей. Он отчетливо различал можайцев от невцев, звенигородцев от каширцев, каширцев от софийцев: полки перемешались, но нижние чины стремились в различных полковых нумерациях отыскать земляков.
Спускались сумерки, и торжествующие немцы объявили, что после сдачи оружия русские должны очистить поле битвы от многочисленных трупов. Поручика Плешакова они нарядили за старшего, дав под его команду свыше ста человек под конвоем двух вооруженных немцев: силы немецкие на этом участке были незначительны.
Поручик вышел из рощи на открытое поле, оно было седое от яркой голубизны предвечернего неба, долины застилались дымкой, перелески же окутывались мраком. Поручик ощупал аксельбанты и застыдился.
— Пристойно ли вам, господин поручик, быть в аксельбантах при отсутствии оружия? — с горечью заметил он сам себе.
— Поп, ваше благородие, в домашнем обиходе тоже носит подрясник! — сказал поручику нижний чин слова утешения.
Поручик удивился иронической меткости сравнения простолюдина, и ненужность аксельбантов и погонов для него стала очевидной; однако сорвать то и другое он не решился. Нижний чин, шедший с поручиком, остановился.
— Тут лежит тело знаменитого человека, ваше благородие! — с горечью в сердце сообщил он.
Поручик подошел к праху знаменитого человека, но ничего особенно не нашел на его искаженном лице: умер он от чрезмерной потери крови, недавно струившейся через рот.
— Знаменит был человек, ваше благородие, — подтвердил нижний чин, и еле заметные слезинки заблестели на его очах. — Он из моего села Карачуна, ваше благородие: при деревенском обиходе лучше всех обжигал глиняные горшки, а на военной службе мы все три года ели с ним из одного медного котелка.
Поручик не знал глиняных горшков, эмалированная металлическая посуда являлась его бытовой утварью, но что еда из одного котелка может принести дружбу, этого он не отрицал; ему стали понятны слезы нижнего чина, и он отвернулся. Подошли с носилками другие нижние чины, они осторожно положили на них тело знаменитого человека: тело его, соприкоснувшись с перекладиной, подпрыгнуло и выпало.
Поручик проводил тело до могилы, и нижний чин, не найдя у убитого друга губ, поцеловал его в подбородок. В дальнейших поисках поручик наткнулся на тело подполковника Одинцова, произведенного перед войной из капитанов. Шестидесятилетний воин лежал ничком: огромная шрапнель угодила ему в левый бок.
Поле с мертвецами от надвигавшейся ночи становилось жутким, от дуновения тихого ветра шевелились стебли бурьянов, но над недвижимыми темневшими точками из неведомой глубины поднимался покой — тягостный и непоколебимый. Плешаков не отходил от нижнего чина, и они совместно одолевали страх: команда разбрелась по полю, чтобы предать чужой прах испаряющимся сокам земли. Немцев-конвоиров поблизости не было, и поручика сопровождал нижний чин, его спутник в тишине текущей ночи.
Они нашли тело штабс-капитана Поддубного, рослого красавца, командира второй роты, и поручик пояснил нижнему чину, чем был в своем роде знаменит этот штабс-капитан, атлет по росту и могущественный по телосложению. Оказывается, перед отправкой на войну он танцевал в офицерском собрании гопака, держа при этом в зубах за крышку столик на два прибора. Присядка штабс-капитана была настолько равномерной, что он нисколько не расплескал соуса из судка и не выронил заливного поросенка из хрустальной вазы.
Нижний чин проникся уважением к неведомому ему штабс-капитану: если бы его силу и напор употребить в сельском хозяйстве, он поднял бы на деревянной рогатине воз соломы на вершину самого высокого в мире омета. Но грузного штабс-капитана на носилках унесли в общую могилу, где простой слой земли прикроет его буйную силу навсегда.
Впоследствии поручику попался прапорщик Талый, по мирному времени орловский адвокат: он был знаменит тем, что в своей практике покорял присяжных заседателей жестами при незначительном потоке слов. Он выигрывал почти каждое дело, но шрапнель не пощадила его дара, раздробив черепную коробку с затылка, разбросав в разные стороны мозг, регулировавший когда-то его движения при жестикуляции.