– Что же он – Аларихом, военачальником готским, мнит себя? Ты все правильно и верно отмолвил ему. Ступай отдохни.
Кирило, не внимая последнему слову князя, заговорил было о распорядке войска на завтра. Даниил тотчас прервал его.
– То сделано все, – сказал он. – Не измождай себя! Храброго скоро добудем, а умного и задорого не купишь!
Князь ласково выпроводил его из шатра.
Набросив темный походный плащ, Даниил покинул шатер и пошел вдоль ратного стана. Надо было проверить стражу и распорядок.
Темная, теплая, благоухающая и звездная ночь объяла князя. Тишина стояла вокруг. Лишь откуда-то из недалека – должно быть, из беженского табора – доносилась девическая песня. Укоряя ладу своего, что медлит он, медлит – и неведомо где, вся истомясь, истосковавшись по нем, звала его девушка; быть может, страшна лежит перед ним дорога – через топи, через реки и дебри, – так пускай же он знает:
Боль стиснула князю сердце. Вспомнилась Анна – как благословляла и вооружала его, и плакала, и молчала…
…Пал на рассвете туман – не видать стало и конец копья! А когда сделался туман как редкая кисея и пробрызнуло солнце, то река оставалась уже позади: Даниил бродом перевел войско на ту сторону Сана.
Быть грому великому!..
Утром семнадцатого августа, в канун Фрола и Лавра, Даниил во главе своих волынян и карпаторусов ударил на поляков и Ростислава.
Первым же натиском, первым полком, успевшим выстроиться, надо было ошарашить врага, чтобы дать исполниться всему остальному войску.
Русичи рвались в битву.
Пылало в сердцах их воздымающее слово князя.
– Земляне мои! – воззвал он. – Галичане, волынцы, щит Земли Русской, станем крепко! Кто медлит на бой – страшливу душу имат. Воину же – или победить, или пасть. А кому не умирать!
И карпаторусы его – из племени тех, что потрясают на правом плече смертоносным железом, люди Рус – так именовала их Византия, – дружно загремели щитами, и кликнули кликом страшным, и зазвенели секирами, и собрались кругом князя.
Ярость душила их – ярость к врагу-осквернителю – и взывала к возмездию.
Русичи рвались в битву.
И немало способствовало тому то пречудное знаменье, что встретило русские полки накануне: многое множество, без числа, надлетело орлов и птиц разных, – будто облако великое, как никогда, нигде того не было! – и, клубясь, играли птицы, и клегтали орлы, и плавали, ширяясь крылами, колесом низвергались в воздухе, и сызнова подымались, и реяли, и парили!
– А на добро нам то знаменье! – сказали тогда старцы и мужи многоопытные.
С первым полком ударить захотел Андрей-дворский, однако не очень-то соизволял Даниил. Он берег и любил Андрея. «Телом хил, а душою – Ахилл!» – говаривал о нем князь. Самому же Андрею говорил, что, дескать, большой начальник и воевода иной раз должен и замениться кем. Андрей же дворский складом сух, ростом невысок, лицом смугл, с длинными, по обычаю, волосами, с бородою малой и узкой, всегда бодр и подвижен, – Андрей ответствовал шуткою:
– А я, худоумный, тако думаю, князь: большим воинам не подобает житье сластолюбиво и спокойно!
Сумятица и смятенье поднялись в лагере Ростислава. В шлеме, но в одном лишь плаще поверх сорочки, молотя половецкой плетью и по коню и по спинам неохотно, вразвалку подымавшихся перемышлян, Ольгович носился вдоль и поперек стана, грозя и ругаясь.
Горяне же и руснаки, едва только он минет, сызнова трудились и роптали. Ропот нарастал.
– Пошто привел нас на Данила? Без нас думал – мы того не ведали! Не хочем с мадьяры! Мирись, княже, с Данилом, а мы нейдем! – кричали перемышляне.
Прискакал Фильний.
– Пастух нерадивый! – по-русски крикнул он зятю короля своего. – Собери свое стадо! Что они без ряду стоят у тебя?
И ускакал.
А ратники Ростислава, потрясая копьями и топорами на длинных киях, увлекая сопротивлявшихся, с шумом и рокотом, точно пруд, прорвавший плотину, устремились навстречу воеводе – Андрею-дворскому. Иные из них приостанавливались и, сняв белевшую на солнце сорочку, начинали размахивать ею.
– Перебежники идут, перескоки! – кричали в отряде дворского.
Воевода препроводил их в тыл, на самый берег реки, в полк Василька, князя Волынского, который уже успел устроить все свое войско на правом крыле.
Васильке Романович принял перебежавших. Приказал посадить на коней.
– Нет, княже! – испугавшись этого, закричали перемышляне. – Мы пеши бьемся!