Его ставший богоподобным глас пронзил её сознание, причинив весьма ощутимую боль. ИСПОЛНЯЙ СВОИ ОБЯЗАННОСТИ, скомандовал он. ИСПОЛЬЗУЙ ОКЕТРУ ПРОТИВ ДЖУРЫ. СЕЙЧАС ЖЕ! ПОКА ОН НЕ ДОБРАЛСЯ СЮДА СО СВОИМ ПРОКЛЯТЫМ МЕЧОМ.
Вновь взглянув на мир мёртвыми глазами Окетры, она уже через пару секунд заметила Гидеона. Лилиана вскинула воображаемый лук, и Окетра сделала то же самое со своим, более чем настоящим. Они одновременно прицелились в Гидеона и вместе выпустили стрелу размером с метательное копьё. Но в самый последний момент, неужели рука Лилианы и впрямь… дрогнула?
Даже она сама не была в этом до конца уверена. Но стрела Окетры не поразила предназначенную ей цель в лице Гидеона. Вместо этого она на всю свою шестифутовую длину ушла в тело его коня. Пронзённый пегас умер без единого звука и, кувыркаясь, полетел вниз; Гидеон, по-прежнему не выпуская Клинок из рук, рухнул вслед за ним и пропал из виду.
Болас был в ярости: КАК ТЫ МОГЛА ПРОМАХНУТЬСЯ?
Лилиана поморщилась: его ярость походила на железный штырь, ввинчивающийся ей в мозг.
Я не промахнулась, мысленно ответила она. Гидеон неуязвим. В него бесполезно стрелять. Но если убить его коня…
Кажется, Болас купился на её оправдания. По крайней мере, он не стал отчитывать её дальше.
Однако Лилиана сомневалась, что она сама купилась на свои оправдания. А ещё она сомневалась, что даже могучий и неуязвимый Гидеон Джура сумеет пережить падение с такой высоты…
Глава LVI
Кайя
Томик, подумала Кайя, обращается с мечом, как настоящий придурок. Хуже, он обращается с мечом, как настоящий бюрократ.
Но она не могла не оценить его старания. И то, как Раль разносил на части каждого вечного, подходившего к нему ближе, чем на пять футов.
Здесь и сейчас у неё были друзья, настоящие, верные друзья. Но после Джаны у неё не было никого, о ком она могла бы так заботиться — кого могла бы так любить. Она не скучала по Джане, но ей не хватало этого чувства.
Впрочем, сейчас некогда было думать о Джане или о любви. Некогда было отвлекаться. Сейчас требовалось убивать вечных. Вечных, которые в любой момент могли убить её саму.
Кайя проводила в призрачной форме гораздо больше времени, чем когда-либо прежде. Откровенно говоря, больше времени, чем это было полезно для её бешено стучащего сердца. Вот она просочилась сквозь вечного, материализовала свою руку и вонзила призрачный кинжал ему в череп. Затем она развоплотила руку, но вернула осязаемость ногам, чтобы её сердце продолжило биться, пока она разбирается со следующей тварью. Но постоянное напряжение, угроза жизни и тысячи непредвиденных ситуаций, без которых не обходится ни одно сражение, заставляли её вести себя более опрометчиво, чем обычно. В конце концов, она обучалась искусству наёмного убийцы, а не бойца особого назначения. Её работой всегда было устранение отдельных личностей, а не целых армий. Время от времени она сбивалась с ритма и оставалась полностью бесплотной дольше нескольких секунд; в такие моменты она чувствовала, как её сердце пропускает пару-тройку ударов, прежде чем ей удавалось материализовать достаточную часть себя, чтобы её многострадальный насос снова заработал. Это было всё равно что раз за разом испытывать множество крошечных инфарктов, и она понимала, что долго такой изнурительной нагрузки она просто не выдержит. Вдобавок на ней по-прежнему висели эти чёртовы оржовские контракты. Томик, — да благословен будет его бюрократический опыт, — должно быть, сделал что-то, чтобы облегчить эту ношу, но сама ноша никуда не делась; она просто стала чуть менее обременительной.
К счастью, её «здесь-и-сейчашние» друзья надёжно прикрывали ей спину. Было нечто пугающее в том, как быстро это сборище разномастных мироходцев и жителей Равники превратилось в идеальную машину для уничтожения вечных.
Крыска, позаимствовав топор у своей матери, преспокойно переходила от одного вечного к другому и расправлялась с ними, оставаясь при этом совершенно незамеченной.
— Вот так-то! — прокричала Крыска сквозь шум сражения. — Я росла среди груулов, а это чего-то да стоит! А в моём случае — вдвойне!