Гулкие шаги доносились из Межпланарного моста. А затем, согнувшись в три погибели, сквозь портал прошла она: Бонту — исполинская богиня амбиций из Амонхета, погибшая от руки Боласа во время часа полнейшего опустошения, когда весь мир разваливался на части. Теперь её воскресили в виде покрытой лазотепом богини-вечной. И она была не одна. Вслед за ней показался Кефнет, бог знаний. Затем Окетра, богиня порядка. И, наконец, Ронас, бог силы. Мёртвые. Увековеченные. Ростом не уступающие Виту-Гази.
Вечные боги двинулись вперёд. Паргелий II выстрелил в них из пушки, но это оказалось бесполезно, и воздушной крепости пришлось отступить.
Виту-Гази вышел навстречу новым противникам — и едва удержался на ногах, заработав мощный удар от Бонту.
На земле Нисса, казалось, ощутила этот удар так, словно его нанесли ей самой. Она сложилась пополам, и Гидеон с Чандрой одновременно бросились к ней, чтобы подхватить её.
В мгновение ока четверо мёртвых богов окружили Виту-Гази и принялись безжалостно избивать элементаля. Ронас оторвал ему одну руку. Нисса закричала… и оборвала с ним связь. Неподвижный элементаль рухнул на землю.
Ни на что особо не надеясь, Гидеон всё-таки спросил Ниссу: — У тебя ведь есть ещё один?
Джейс увидел, как она отрицательно помотала головой и без чувств рухнула на руки Гидеону.
Глава XXVI
Тейо Верада
Их троица по-прежнему не достигла собора, но теперь они были не одни. Тейо, Крыску и Кайю сопровождала постоянно растущая толпа воинов-груулов Домри Рейда, включая отца Крыски Гана Шокту, а также шаманов, друидов, огра и парочку двуногих женщин-ящериц, которых Крыска называла «виашино». Во время битвы с очередной фалангой вечных к ним также примкнули «терраформаторы, супер-солдаты и моряне», как назвала их Крыска, из Ассоциации Симик под командованием «биоманта» Ворела, и иззетские «меха-маги» — люди, гоблины и синекожие ведалкены — во главе с камергером Мари. После следующей битвы их ряды пополнились ещё двумя мироходками: морянкой Киорой из мира под названием Зендикар и молодой человеческой девушкой Самут из Амонхета, который, как понял Тейо, являлся источником всей этой угрозы вечных.
Самут сражалась с яростью и рвением, подобных которым Тейо никогда прежде не видел. Она, похоже, знала всех лазотеповых врагов поимённо, и при каждом убийстве мрачно приговаривала: «Ты свободен, Экнет. Ты свободен, Теммет. Ты свободна, Нейт».
Тейо начал осознавать, что Гобахан — с его алмазными бурями и монахами, его людьми, гномами и джиннами — мог считаться относительно спокойным и скучным миром по сравнению не только с Равникой, но и со всеми остальными мирами, откуда были родом другие мироходцы. Но сейчас он воспринял это открытие спокойно. Он уже так далеко вышел за пределы простого человеческого изумления, что всё примечательное, поразительное, сенсационное проходило мимо него, словно постоянный круговорот светил в небе, оставляя его в состоянии благоговейной оторопи, с которым он уже успел свыкнуться.
Это, однако, не переставало забавлять Крыску: — Ты что, никогда прежде не видел морян?
— У нас в Гобахане не очень много воды.
— Ты никогда не видел ведалкенов?
— Я видел людей с чёрной кожей, коричневой кожей, жёлтой кожей и просто загорелой кожей. Но видеть кого-то с синей кожей мне ещё не приходилось.
— Ты никогда не видел виашино?
— Может быть, какие-нибудь из наших ящериц вырастают в виашино?
Она смеялась на каждый его ответ. Это был прелестный звук, похожий на журчание драгоценной воды, льющейся из чудесного сливкового крана. Он понимал, что она его дразнит, и прежде он всегда бесился, когда его поддразнивали другие послушники — но почему-то в случае с Крыской он был совсем не против этого.
— Когда-нибудь видел крысу?
— Я видел много крыс в Гобахане. Но не таких, как ты.
Она снова рассмеялась и ткнула его кулаком в плечо (довольно ощутимо).
Если какая странность и вызывала неподдельное любопытство Тейо Верады, так это необъяснимая пропасть между отцом и дочерью. Ган Шокта не желал даже смотреть на дочь, не то что заговорить с ней, не то что поблагодарить её за спасение своей жизни. Кларысия Шокта иногда украдкой поглядывала на отца, но не пыталась подойти к нему, дотронуться до него или пообщаться с ним любым другим способом. Сироту Тейо так и подмывало спросить, в чём дело, подмывало узнать историю их трагической размолвки, но, хотя внешне Крыска выносила отцовское пренебрежение с удивительной стойкостью, он видел, что внутри оно причиняет его новой подруге ощутимую боль. Возможно, когда-нибудь он всё же спросит её об этом, при условии, что они доживут до того момента, когда смогут побеседовать наедине.