Художник, по его словам, придавал большое значение упрямству и глупости этого почти забытого вида. Все его близкие родственники были роющими животными. Возможно, он использовал свои мощные когти для рытья просторных, хорошо замаскированных туннелей, которые защищали другие виды. Но ему приходилось цепляться за свою бесплодную среду обитания, упорно считая редкую траву равнин крепостью, защищающей от вторжения.
Человек, сделавший эти заявления, настаивал на том, что он не просто любитель природы, призывающий к возвращению исчезнувших животных. Он хотел, чтобы жители равнин увидели свой ландшафт другими глазами; чтобы они вернули себе обещание, даже тайну равнин, какими они могли бы казаться человеку с…
Другого убежища не было. Он и его коллеги-художники помогали им. Его группа полностью отвергала мнимую привлекательность туманных далей. Они поклялись найти великие темы в выветренном золоте своей родины.
Ничто из этого не было встречено с таким же энтузиазмом, как и более ранний манифест в пользу «искусства горизонта». Первые нападки на художников обвиняли их в преднамеренном изобретении сюжетов, оторванных от истинного духа равнин. Другие критики предсказывали, что конец художников как группы будет таким же быстрым, как и конец жалкого животного, так их вдохновлявшего. Но художники продолжали носить свои тускло-золотые ленты и спорить с представителями сине-зелёной группы.
Об этом споре вскоре могли забыть все, кроме враждующих групп.
Но она вновь превратилась в проблему более широкого интереса, когда третья группа попыталась продвигать свои взгляды за счёт «сине-зелёных» и «старозолотых». Эта третья группа выдумала теорию искусства, столь эксцентричную, что она возмутила самых толерантных жителей равнин. Даже дилетанты, писавшие в ежедневных газетах, видели в этой теории угрозу драгоценной ткани культуры равнин. И «сине-зелёные» и «старозолотые» отбросили свои разногласия и присоединились к своим прежним критикам, а также к художникам и писателям всех мастей, осудив новый абсурд.
В конце концов они дискредитировали его на том простом основании, что оно основывалось на идеях, распространенных во Внешней Австралии. Жители равнин не всегда были против заимствований и импорта, но в вопросах культуры они презирали кажущееся варварство своих соседей, живших в прибрежных городах и на влажных хребтах. И когда более проницательные жители равнин убедили общественность, что эта последняя группа черпает вдохновение из худших иностранных идей, представители презираемой группы предпочли пересечь Большой Водораздельный хребет, чем терпеть враждебность всех мыслящих жителей равнин.
Затем, поскольку дискредитированная группа изначально использовала свою теорию для нападок как на сине-зелёных, так и на старозолотых, эти две фракции какое-то время пользовались значительной долей всеобщего благосклонного отношения к художникам. Ибо, как напомнил публике один комментатор (в высокопарной прозе той эпохи), «их представления, возможно, не более приемлемы для нас сейчас, чем прежде. Но мы признаём, что они в основе своей вдохновлены нашим несравненным ландшафтом и, следовательно, связаны, пусть и слабо, с великим массивом нашей заветной мифологии. И то, что они предлагают, кажется вполне разумным».
«Кроме нелепого заблуждения, которое мы недавно изгнали с наших равнин: благовидного аргумента в пользу того, что художник озабочен распределением материальных благ, или работой правительства, или освобождением людей от ограничений морали во имя всеобщей вседозволенности, маскирующейся под свободу».
Но, как я знал по своим исследованиям книг, взятых напрокат, и долгим разговорам в барах, публика вскоре устала от ссор между художниками. Долгие годы эти две враждебные теории интересовали лишь немногих ярых фанатиков, сгорбившихся над едким вином в барах или ругавшихся со случайными знакомыми на премьерах в малобюджетных художественных галереях.
Однако в годы, которые некоторые любили называть Вторым Великим Веком Великих Открытий, возникли две группы, гордо именовавшиеся «горизонтитами» и «гаременами». И эти два цвета вновь появились – не только в петлицах, но и на ярких шелковых знаменах во главе публичных процессий и на вымпелах, написанных от руки, над воротами. Споры тех дней имели мало общего с поэзией или живописью. Самопровозглашенные «горизонтиты» утверждали, что они – люди действия. Они называли себя истинными равнинными жителями, готовыми расширить границы пастбищ в регионы, слишком долго остававшиеся без внимания. «гаременцы» настаивали на своей практичности и противопоставляли собственные реалистичные планы более тесного заселения грандиозным планам своих оппонентов по заселению пустыни.