Она, возможно, даже верила, что годы, проведённые ею в этом районе, имеют такую же ценность, как и её любимые авторы, присуждаемые всем жизням, которые, казалось, ни к чему не привели. Для некоторых из этих писателей она, похоже, предпочитала смотреть на многое из того, что называется историей, как на пустое зрелище жестов и необдуманных высказываний, сохраняемых отчасти для удовлетворения мелочных ожиданий тех, кто озабочен тем, что можно с уверенностью предсказать, но главным образом для того, чтобы дать проницательным людям возможность предвидеть то, что, как они знают, никогда не сбудется. Некоторые из этих философов даже утверждали, что годы беспокойства этой женщины были, из всех мыслимых случайностей, единственным последствием, соответствующим моменту, когда молодая женщина увидела мужчину, который увидел её такой, какой она, возможно, никогда больше не появится. Для них (их работы незаметно размещены на дальней полке, но вполне возможно, что она наткнулась на них хотя бы раз за все годы, проведенные в этой библиотеке) целая жизнь — это не больше и не меньше, чем возможность доказать, что этот момент совершенно не связан со всеми последующими, и он тем более ценен, чем больше прожитый год, подчеркивающий это доказательство.
Мы, конечно, встречались и обменивались вежливыми словами в других комнатах в другое время. Но, видя её в дальних углах библиотеки, я чувствовал себя отстранённым от неё. Долгое время меня сдерживала ничтожность моих собственных мыслей, какими они показались бы, если бы я высказал их в такой обстановке. Я считал, что не имею права говорить, разве что обращаясь к какому-нибудь предложению, содержащемуся в одном из окружавших меня томов. Тишину, повисшую в этих комнатах, я воспринимал как паузу, которую допускает оратор, когда его аргументация завершена и он дерзко ждёт первого из своих собеседников, разве что в данном случае напряжение усугублялось огромным скоплением говорящих и десятками лет, в течение которых молчание так и не было нарушено.
Но по мере того, как шли месяцы, а она почти каждый день приходила посидеть между мной и полками с надписью «ВРЕМЯ», мне всё больше и больше хотелось сказать ей что-то. Я ощущал между нами массу всех слов, которые мы могли бы произнести, как стопку нераскрытых томов, столь же устрашающую, как и любая из полок, стоявших над каждым из нас. Вероятно, именно это подсказало мне план, который я выбрал. Как только я закончу предварительные наброски к «Интерьеру», и прежде чем приступить к работе над самим сценарием, я напишу небольшое произведение – вероятно, сборник эссе – которое разрешит наши отношения с этой женщиной. Я
Я бы опубликовал его частным образом под одним из редко используемых издательств, которые мой покровитель резервирует для работ своих клиентов в процессе работы или для заметок на полях. И я бы так организовал предполагаемую тему работы, чтобы библиотекари здесь разместили экземпляр среди полок, где она проводит свои вечера.
Я предвидел, что большая часть моего плана осуществится именно так, как я и задумал. Единственной неопределённостью было последнее: я не мог гарантировать, что эта женщина откроет мою книгу при жизни. Я мог бы наблюдать за ней каждый день в течение пяти или десяти лет, которые планировал провести в этом доме, и ни разу не услышал бы от неё даже отдалённо напоминающих слова, которые могли бы объяснить моё молчание.