Этот человек рассказал мне это в трезвый момент. Но во время съёмок, постоянно напиваясь до беспамятства и ловя огромные конусы света на равнинах своими потрёпанными камерами, он словно насмехался над собой.
Я с самого начала заметил, что в дни неизменной ясности сцены никогда не устраивались. Всегда, когда многочисленные компании собирались на верандах, увитых листвой, и широких подъездных дорожках, небо вдали от побережья было необычайно туманным. Солнце могло светить до позднего вечера, но бурные облака всё больше и больше заполняли небо. Человек, выбравший этот день для своей сцены, продолжал уговаривать свою семью и гостей насладиться ещё ненастным воздухом. Но затем он отводил меня в сторону, словно только я мог понять его тайные намерения.
«Надвигающаяся тьма», — мог бы сказать он, указывая на половину неба, уже затянутую облаками. «Даже такое огромное и яркое место, как равнина, может быть затмеваемо с любой стороны. Я смотрю на эту землю, и каждый её сияющий акр тонет в моей прежней личной тьме».
Но, возможно, другие тоже смотрят на равнины. Эта погода — всего лишь знак того, что сейчас вокруг нас есть невидимая территория. Кто-то наблюдает за нами и нашей драгоценной землей. Мы исчезаем в
Тёмная дыра глаза, о существовании которой мы даже не подозреваем. Но в эту игру могут играть многие. У меня всё ещё есть моя игрушка — моя камера, которая делает вещи невидимыми». И он мог неловко указать на меня коробкой и спросить, не хотел бы я отправиться в экспедицию в невидимый мир.
Ранним вечером, когда в небе бушевала гроза, а люди за накрытыми столами молча смотрели из своих палаток на ближайший горизонт (до нелепости приблизившийся из-за завесы дождя), мой покровитель откладывал фотоаппарат и откидывался в кресле спиной к угасающему дневному свету. Он знал, что гроза, как и все те, что проносились над равниной, будет короткой, и что большинство облаков пройдёт ещё до наступления ночи, оставив небо ясным и слабо освещённым. Но он протягивал мне руку и говорил так, словно знакомые ему равнины навсегда исчезли из виду.
«Эта голова, — пробормотал он однажды. — Эта тема стольких портретов
— внимательно осмотрите его, но не найдите ничего, на что намекали бы странности его поверхности.
Нет. Осмотрите его. Исследуйте, чтобы опровергнуть худшие теории этих лживых обитателей равнин вокруг нас. Вы всегда приписывали им слишком большую проницательность. Вы полагаете, что, проведя жизни на равнинах, они знают знаки, которые вы всё ещё ищете. И всё же самые проницательные из них – те, кого вы могли бы принять за провидцев – никогда не спрашивали, где именно находятся их равнины.
«Я признаю, что даже вид тех равнин, которыми мы любовались весь день, —
Даже это некое различие. Но не обманывайтесь. Ничто из того, что мы видели сегодня, не существует отдельно от тьмы.
«Смотри. Мои глаза закрыты. Я сейчас усну. Когда увидишь, что я без сознания, трепанируй меня. Аккуратно вскрой мой череп. Никакое лезвие не потревожит меня после всего этого алкоголя. Вглядись в бледный мозг, который там пульсирует. Раздвинь его тускло-окрашенные доли. Рассмотри их в мощные линзы. Ты не увидишь ничего, что напоминало бы о равнинах. Они давно исчезли – земли, которые я, как я утверждал, видел.
«Великая Тьма. Разве не там лежат все наши равнины? Но они безопасны, совершенно безопасны. А на их дальней стороне — слишком далеко, чтобы мы с тобой могли туда заглянуть,
— там погода меняется. Небо над нами светлеет. Ещё одна равнина приближается к нашей. Мы путешествуем где-то в мире, похожем на глаз. И мы до сих пор не видели, на какие ещё страны смотрит этот глаз.
Этот человек всегда резко обрывал свои речи. Я сидел рядом с ним, пил и слушал, что он ещё скажет. Но мой покровитель держал глаза закрытыми и просил поддержать его только после того, как терял сознание.
Ранее в тот же день мужчина пользовался камерой так, словно искал лишь отпечаток на плёнке некоего темнеющего дня. Но я, и, возможно, ещё несколько человек, знали, что наш хозяин вовсе не стремился передать с помощью фотографий то, что кто-то из присутствующих, возможно, хотел бы запомнить.
Группа всегда располагалась у укромного берега ручья. Днём они разбивались на отдельные группы, располагаясь у воды. Даже пары, прогуливавшиеся на некотором расстоянии от основной группы, никогда не теряли из виду густые деревья и более зелёную траву у ручья. Однако никто ни разу не позировал на фоне каких-либо заводей или каменистых отмелей. Просматривая фотографии несколько недель спустя, я не нашёл на заднем плане никаких узнаваемых ориентиров. Посторонний человек мог бы подумать, что на них запечатлено любое из дюжины мест, разделённых милями.