– А она – его, – Белен тоже остановился. – По крайней мере, она никому не позволит использовать ведьм. Кстати о ведьмах…
Они ждали на перекрёстке. Улыбались, восстанавливали силы и радовались, уверившись, что караулили не зря.
– Что им нужно? – Белен нащупал рукоять возвращённого отцовского меча.
Бри сдвинула брови, считывая парящие над бывшим Кругом эмоции:
– Они… Они благодарны! Немного растеряны, не знают, что делать дальше, но благодарны. И больше не напуганы. Они ждут нас.
Ждут… Мир, от которого они и так отвыкли, слишком быстро собирался измениться. Не осталось Ковенов, Источники вдруг оказались не нужны, а опытные ведьмы, почувствовав отклик Изначальной Силы, остались в безвестности детей, брошенный матерью. Одинокие и томимые неизвестностью, как и я совсем недавно.
Белен смотрел вдаль и улыбался: мы сделали доброе дело, спасли множество жизней, стали почти героями. А герои редко сидят спокойно: обычно жестокий мир вскоре подкидывает благодетелям новые испытания.
Он улыбался. Невероятно чистой, спокойной, родной улыбкой. Солнце перестало нещадно жарить и лишь золотило нежными лучами выгоревшие за последнюю неделю волосы, собранные в небрежный низкий хвост, за который в детстве я так любила его дёргать.
Ведьмы не решались пойти навстречу, но тоже улыбались: я не видела, но чувствовала. Они ждали и надеялись, что кто-то научит их жить в новом, забытом, потерянном и неожиданно обретённом мире.
Белен повернулся, чтобы поделиться со мной восторгом.
Дорога налево вела в старый Ноктис де Сол.
Справа, вместе с новорождённым ковеном, стояло неизвестное будущее.
Кто-то проговорил моим почему-то задрожавшим голосом:
– Я пойду с ними.
Он ещё верил, что не перестанет улыбаться, но морщинка меж бровей змеёй устроилась на привычном месте:
– Вирке?
– Я ухожу, Белен.
Он спрыгнул с седла, я спустилась в его объятия, не отталкивая любимых рук, не мешая прижимать меня к груди в последнем безнадёжном порыве удержать.
– Ты не должна… – его лицо тонуло в моих волосах, глухой голос проникал под кожу.
Я вытерла щёки о его рубашку: новую, выбеленную, полученную в дар от самого короля за подвиг, который столкнул нас и снова разделил надвое.
– Должна. Это правильно. Ты ведь знаешь.
Он поднял моё лицо, обнятое прохладными ладонями:
– Мне плевать.
– Нет.
– Нет?
– Нет, Белен. И дело не в том, что я не люблю тебя…
Засмеялся, запрокинув голову, не моргая глядя на выжимающее слёзы солнце:
– Ты всё-таки это сказала.
Пришлось привстать на цыпочки, чтобы мои губы коснулись его: легко, мягко, со всей нежностью, на которую я была способна тогда, и которая когда-либо могла зародиться в избалованной эгоистичной ведьме.
– Не говорила, – усмехнулась я.
Он отчаянно схватил меня за затылок, вцепился в волосы, вжимаясь, втискиваясь внутрь, пытаясь слиться в единое целое, чтобы не пришлось расставаться. Целовал меня, не отпуская, не смиряясь, не желая сдаваться и уже понимая, что ничего не изменит.
– Не потому что я не люблю тебя, не потому что хочу выяснить, боги упрямее или я…
Он осторожно пальцем вытер мокрую дорожку, перечеркнувшую мой подбородок:
– Конечно, ты, – прошептал самый чудесный мужчина на земле.
– Конечно, я! – засмеялась, поймала, погладила его прохладные пальцы. – Что за вопрос?! Просто когда-то мне всё-таки нужно повзрослеть.
– Я мог сделать тебя самой счастливой женщиной в мире!
– Не мог, Белен! Не можешь. Не сейчас. Что бы ты сделал? Что?
Он растерянно ласкал меня, цеплялся за запястья и тут же разжимал пальцы, чтобы не напугать.
– Мы бы вернулись домой! Стали бы настоящей семьёй!
– Вернулись бы. Но это твоё счастье, не моё. Я не усидела бы в клетке, хлебнув свободы. А ты не смог бы бросить дом, людей, которые от тебя зависят.
– Смог бы!
– Нет. Это мучило бы тебя, мучило нас обоих. Тебе нужен кто-то, кто разделит твоё счастье, кто будет рад войти в твой дом, кто сумеет подарить тебе сына…
Брианна замерла, не дышала, не двигалась.
– Я научился бы жить твоей жизнью.
– И страдал бы до старости? Как отец? Ты хочешь стать похожим на человека, изорвавшего в клочья собственную жизнь ради любимой? Нет, молчи. Ты скажешь да, но я не позволю тебе. Ты не имеешь права так отвечать. Я запрещаю тебе, слышишь! – я ударила его маленькими горячими кулаками.
Он поймал их, поочерёдно прижал к губам, заставил обвить свою шею и склонился, чтобы поцеловать в последний раз: страстно, требовательно, ломая все преграды, давая понять, что я могу сражаться и биться сколь угодно долго, но он никогда не отступит и не передумает, не поймёт и не отпустит, потому что он – такой. Он упрямый, сильный, знающий, чего хочет и никогда, ни за что на свете не способный согласиться со своей взбалмошной девчонкой.