— Какая ты горячая! — воскликнул он.
Она молчала, глядя на красное, грубое лицо любовника.
— Почему мама расплакалась? — наконец спросила она.
— Я сказал, что сегодня не смогу с ней встретиться.
— Когда-нибудь, Лео, ты и мне скажешь то же самое? — мягко спросила она.
— При чем здесь ты? — воскликнул Лео.
Его поражало несоответствие между той покорной благодарностью, с какой Карла принимала его ласки, вздрагивая всем телом, и равнодушным, вернее, даже печальным выражением ее лица. «Словно тело ее живет своей, независимой жизнью», — удовлетворенно думал он.
С минуту они молчали. Наконец Лео поднял глаза, и их взгляды встретились.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— О том дне, когда ты и мне скажешь, что не можешь меня принять, — ответила она, сознавая, что притворяется.
— Ерунда, — ответил Лео, опустив голову и снова принимаясь ласкать Карлу. — Разве ты Мариаграция?
— Это ты сейчас так говоришь, — не сдавалась Карла. — А потом?… — Она и сама не знала, зачем завела этот разговор. В глубине души ее не очень волновало, бросит ли ее однажды Лео. Но она хотела точно знать, что ее судьба будет иной, чем у матери. Ее вопрос можно было понять так: «Могу я надеяться, что моя жизнь не будет повторением жизни мамы?»
Лео ничего не ответил. Он старательно гладил ей колено.
— А что это такое? — спросил он, ткнув пальцем в бедро.
— Подвязка.
Она так сильно наклонилась, что стукнулась лбом о крепкий лоб возлюбленного.
— Ты… любишь меня? — спросила она.
Лео изумленно посмотрел на нее.
— Я хочу сказать, — поспешно добавила она, — маму ты никогда не любил, но меня ты любишь, да?
И тут Лео осенило: «Она ревнует к Мариаграции. Теперь я понял… Она ревнует меня… к своей матери». Гордый своей проницательностью, весьма польщенный, что может вызывать такую ревность, он улыбнулся.
— Не бойся и больше об этом не думай. С твоей матерью все кончено. Ясно тебе? Все кон-че-но!
— Да нет же… — Карла хотела было объяснить, какие противоречивые чувства ее обуревают, как вдруг дверь гостиной отворилась.
— Пусти, — прошептала она, — это мама. — Мгновенно высвободилась и соскользнула на пол.
Вошла Мариаграция со свертком в руках. Она немного успокоилась, успела привести себя в порядок и даже напудриться.
— Что ты делаешь, Карла? — спросила она.
— Собираю бусы, — ответила Карла. Стоя на коленях на ковре, она старательно собирала упавшие бусины. Лео с любопытством смотрел на ее склоненную голову с разметавшимися волосами, на слегка оголившиеся полноватые ляжки и длинную гибкую спину.
— Это была не модистка, — сказала Мариаграция, — а синьора, которая продает ткани и подушечки… Одну я купила!
— Что? — спросила Карла, пытаясь достать бусину, закатившуюся под оттоманку.
— Наволочку, — пояснила Мариаграция. — Посмотри, вон еще одна закатилась в угол…
Она упорно делала вид, будто не замечает Лео.
— Вижу, — сказала Карла, продолжая собирать бусины. «Но почему мне так хочется нагнуться, спрятаться, ползать по полу, сжимая в кулаке бусины, и печально вглядываться в полутьму?» Она и сама этого не знала. Раскрасневшаяся, она поднялась наконец и ссыпала бусы в пепельницу.
— Покажи наволочку, — сказала она.
Мариаграция развернула сверток и продемонстрировала покупку — квадратный кусок голубого шелка, на котором красными, зелеными и золотистыми нитками был вышит обычный китайский дракон с извергающей пламя пастью и игольчатым хвостом.
— Красиво, — сказал Лео.
— Нравится тебе? — спросила Мариаграция у дочери, притворившись, будто суждение Лео ее вообще не интересует.
— По-моему, совершенно бесполезная покупка, — резко ответила Карла. — В доме и без того полно всяких подушечек, вышивок… Не знаю даже, куда ты ее положишь!
— В передней на диван, — несмело сказала Мариаграция.
— А вообще-то, наволочка будет довольно приятная, — поспешила сгладить свою резкость Карла.
— Ты находишь? — с робкой, довольной улыбкой сказала Мариаграция.
Карла направилась к двери.
— Пойду переоденусь, — сказала она. — Лео, подожди меня… Выйдем вместе…
— Еще рано! — посмотрев на часы, крикнула Мариаграция и бросилась вслед за дочерью.
— Мне уже пора, — ответила Карла с порога.
— Да нет же! — воскликнула Мариаграция. — Нет же! — И обе, споря, волнуясь, взмахивая руками, словно две большие испуганные птицы, ушли, и за ними с грохотом захлопнулись двери.