Сложнее всего мне давались уроки по восстановлению речи. Они мне напоминали долгую прогулку по зыбкому болоту: сделаешь шаг – и вязнешь. Хотя, казалось бы, ничего сложного от меня не требовалось.
– Повторяйте за мной, – мягко наставляла меня Марья Витальевна, усаживаясь напротив. Она говорила медленно, отчётливо, будто отделяя ножом каждую букву. А я пыталась повторить.
Сначала – отдельные звуки. «А», «О», «И», «Э». Казалось бы, пустяки. Но губы не слушались, язык спотыкался о собственную беспомощность. Иногда требовалось несколько минут, чтобы выдавить из себя один-единственный звук правильно.
Иногда хотелось разбить зеркало о стену – чтобы не видеть, во что я превратилась. Но я держалась. И постепенно мы начали переходить к простым словам. «Сын», «дом», «кофе», «мама». Тёплым, близким, знакомым словам, которые вдруг стали для меня невообразимым препятствием.
– Не спешите, – говорила Марья Витальевна. – Вы не виноваты. Мозгу нужно время вспомнить, как это делается.
И мы снова шли по кругу. Звук – слог – слово. А когда я уставала, делали упражнения на дыхание.
– Воздух – это ваша сила, – объяснялось мне. – Без дыхания речи не будет.
Я дышала. Считала про себя до пяти. Задерживала воздух. Медленно выдыхала. И всё это время чувствовала себя как новорожденный ребёнок, который только осваивает базовые навыки. Иногда это выходило смешно, иногда неловко. Иногда хотелось зареветь от бессилия. Но каждый раз, когда я всё-таки выговаривала новое слово, пусть кривое, пусть с запинкой, где-то внутри вспыхивал крошечный огонёк. Тёплый, яркий, радостный: я смогла. И это «смогла» было дороже всех похвал.
– Молодец, Амина. Вы делаете большие успехи.
– Благодаря вам, – заметила я.
– Ну, хоть кто-то это отметил! – засмеялась Марья Витальевна. Я недоуменно приподняла брови – кто-то? Она пояснила: – Ваш муж все заслуги приписывает вам. И это, конечно, во многом правда, но не полностью.
– Ваха? – переспросила я, не скрывая удивления.
– Да. Вам очень с ним повезло. Он так о вас переживает!
– Серьезно?
Если мой вопрос и показался сиделке странным, учитывая, что она пребывала в уверенности, будто мы с Байсаровым пара, она не стала этого демонстрировать.
– Каждый раз спрашивает, как вы. Если сам не подслушивает из-за двери.
– Подслушивает?! – вскрикнула я, сжимаясь от стыда.
– Ага. Вы не знали? Это так мило.
«Что мило?! Что?! Это кошмарно. Это… унизительно!» – мелькнуло в голове. Но эту неприятную поспешную мысль вдруг вытеснила другая. – «Какого черта?! Я молодец! Делаю успехи. А то, как это выглядит со стороны… Да пошло оно все!»
Правда, желание выцарапать Вахе глаза после этого никуда не делось. И когда он вошел в приоткрытую дверь, я едва удержалась от того, чтобы на него не броситься.
– Оставлю вас, – суетливо пробормотала Марья Витальевна.
– Спасибо, – поблагодарил Вахид, не сводя с меня внимательного взгляда.
Я упрямо дернула подбородком.
– Что?
– Ты не мог бы перестать вторгаться в мое личное пространство? – потребовала я, поджав губы.
– Нет.
– Что?
– Не мог бы, – повторил спокойно. – Ты не чужой мне человек. Я переживаю.
Опять двадцать пять!
– Чужой! Мы развелись.
– Думал, так будет лучше. Меньше для тебя рисков. А сейчас понимаю, что ни хрена. Глупо вышло.
Огорошив меня таким признанием, Вахид пересек комнату и уселся рядом со мной в кресло.
– Тебе не кажется это глупым?
– Что именно?
– Врать мне сейчас. Оправдываться, утверждая, будто действовал в моих интересах…
– Я не вру.
Ну, просто уникальный в своем бараньем упрямстве и непогрешимой вере в себя человек! До смешного.
– Думаешь, я не знаю, что ты хотел взять Лейлу второй женой? Или что мой уход был тебе только на руку?
Ваха сощурился, обуздывая раздражение. Почесал ладонью опять густо заросшую щеку, откинулся на спинку и вдруг совершенно расслабленно фыркнул:
– Не хотел я никого брать. Хасан на это намекал, да… Но пока меня не прижало, об этом не шло и речи.
Значит, мама все напутала? Или намеренно ввела меня в заблуждение? Нет, скорее у нее реально не было доподлинной информации, а сплетни всегда искажают суть.
– Второй женой, – усмехнулся. – Мы что, блядь, в средневековье?
Он выглядел таким искренне возмущенным, что мои губы дрогнули. Да, мы не в средневековье. Но традиции нашего народа кое в чем недалеко оттуда ушли. И многим из этих традиций Вахид, каким бы современным и прогрессивным он не хотел показаться, беспрекословно следовал, вероятно, сам того не подозревая.
– До меня дошли такие разговоры, – смутилась я, из-за чего моя речь стала абсолютно неразборчивой.