Михаил потёр глаза рукой, зажмурился пару раз, а затем опустошил стакан с водой. Аня в это время собирала мысли, которые ещё не спешили возвращаться в голову. Музыка ускорялась медленно, вслед за повышением яркости света. Но спать ещё хотелось, потому девушка потрясла головой, отгоняя сон. Она ещё никак не могла осознать, что значит происходящее.
- Так, я не совсем понимаю. - Аня потерла лицо ладонями и продолжила. - Алиса учится всему, приятным чувствам и не очень приятным. Но при этом мой сон выходил за какие-то рамки?
- Вереница грёз о грустных, страшных и печальных вещах. - ответил Михаил, опустив глаза. - Пойми меня верно. Существующие алгоритмы и сети уже другие, уже в чём-то конкретном лучше человека. Нет ограничений времени, нет такого числа ошибок отбора, нет рудиментов эволюционных процессов - мы не из бульона и не из обезьян собираем системы. Чёткие идеи и задачи решаются машинами лучше и иначе, пусть ещё не всегда эффективней. Но это только ограниченный сектор способностей мозгов в нашей черепной коробке. Нам же нужна сфера, широкий спектр и умение подступиться к ещё неизвестным проблемам. При этом мы стараемся избегать отклонений, словно ограда ребёнка от сильных негативных знаний. Последовательность и постепенность. Лучше перестраховаться.
- Ок, вы здесь вносит мета-структуры из воспоминаний и восприятия. - сказала девушка. - Пробуете всё вместе, чтобы сработались общие связи. Память, чувства, эмоции, ошибки, интуицию и веру - все релевантные структуры информации приносят Алисе, как книги по читательскому билету. Отсеиваются люди с психологическими расстройствами и странным поведением. Но почему со мной что-то пошло не так? Остальные не боятся, не переживают тяжёлые времена?
- Я не знаю. - Михаил о качал головой. - ты просишь от меня ответов опытного психолога и создателя множества интеллектом. Мы не так далеко продвинулись в изучении собственного разума, но уже создали иной. И никто понятия не имеет, чему учится каждая система, что находится внутри сети и на что она похожа. Мне бы хотелось верить, что я стараюсь воспитывать ребёнка. Со всей аккуратностью и осторожностью.
- И хочешь оградить его от собственных ошибок? - Анна сделала глоток и продолжила. - Я не знаю, что вы тут задумали, но ограждение себя или других от реальности ещё никому не помогало. Вы преломляете мир, не переживая и окружая глаза системной из кривых зеркал...
- Мы пробуем выбрать лучшее. - перебил её Михаил, но тут же добавил тише. - Не только хорошее, но нужное. Никто не знает, как это сделать. Путём проб и ошибок необходимо создать совершенную модель, способную превзойти наш разум по собственному вектору в широте мышления, в яркости мыслей и безупречности выводов. Потому что каждую её ошибку будут использовать фанатики и консерваторы. Против новой жизни и против нас.
- И поэтому стоит отделять плохое от хорошего самостоятельно? - спросила Анна, поднявшись и собрав вещи по карманам. - Тогда какого выбора ждать от машины? Её сны, её свободу и мысли ограничивали от рождения до настоящего момента. Знаешь, мне страшно. Действительно страшно после этих слов, потому что я не знаю, по какую сторону решётки мои глаза.
В повисшей после сказанного тишине Анна подошла к выходу и закрыла за собой дверь. Прохладный вечерний воздух приподнял её волосы. Только сейчас она поняла, насколько устала, насколько бесцельным показался ей этот разговор, насколько голодным было проснувшееся тело. И ноги понесли её на ароматный запах и ближайший ужин, среди шума тёплого и неспешного города, в окружении зелени и по остывающему асфальту, меж света фонарей и фар спешащих машин.
F
Нельзя было точно сказать, чем раньше служило угловатое здание. Большая часть дверей ещё оставалась закрытой, системы водоснабжения, электричества и кондиционирования работали в минимум мощности, несмотря на автономность. Административный район города поддерживали роботы, ремонтируя, затирая и реставрируя повреждения. Маленькие существа большей частью незримо устраняли неполадки вокруг и в собственных рядах, ещё успешно сопротивляясь в обреченной борьбе со временем. Для полноценного запуска поддерживаемых улиц энергии и активных машин не хватало. Но для жизни одного человека всего оказалось и в меру, и даже настолько больше, что Кам оставил приглушенные переживания о недостатке еды или воды далеко позади. Места и энергии оказалось более чем достаточно, но с избытком вместе с ними навалилось и одиночество.
В какой-то момент Кам не смог вспомнить, когда в последний раз смотрелся в зеркало или включал свет. Случайно осознал собственную забывчивость и машинальность действий. Он мылся, но совершенно оброс и запустил изношенную одежду. Однажды натолкнулся на новую и обнаружил, что не знает, какие именно вещи сейчас носит на себе. Живя по инерции, мужчина также невольно наталкивался на необходимость есть и спать. Сидя в темноте не задумывался, вызвана ли сонливость ночью, усталостью или закрытыми наглухо окнами: жмурился, моргал и снова выбирал призрачный силуэт наваленных вещей, чтобы смотреть сквозь него, забываясь на минутные отрезки. Сумрачный свет в комнатах оставался только от аварийных указателей и совершенно не мешал. Каму хватило тусклости с лихвой, хотя он мог попробовать наладить все лампы. Мог, но не хотел, порой погружая помещения в абсолютный мрак.
Мужчина чувствовал Темноту. Ту, что проникает внутрь стен сердца и зданий с одинаковым успехом. Сидя, упираясь спиной в стену, осознавал, как она обволакивает тело и мысли. Остаться в одиночестве не помогали закрытые глаза, отсутствие запахов и звуков вокруг. Только дыхание оставалось в сомкнутой пелене, но и оно, казалось, наводило мрак на цель, позволяя тьме сгущаться рядом, разрастаясь и уплотняясь. Кам оставался в здравом уме, понимая, что вокруг не было ни одной живой души. Но стоило чуть отпустить мысли, перестав концентрироваться на теле и дыхании, как разум тут же растворялся, теряя собственные грани и идентичность. Тело вздрагивало и боялось, но темнота за глазами радовалась, чувствуя соприкосновения с мраком, словно столкновение взглядов.
Кам не испытывал прежде ничего столь сильного. Слишком мало он знал мать, чтобы боль от стирания любви родителей оставалась всеобъемлющей. Мимолетная тайна и резкая боль, засевшая от бессмысленного убийства поющей девушки, да и все прочие сожаления о бессмысленных убийствах поражали только часть сознания, старую, уставшую и рациональную. Подавленное желание остаться рядом с Кирой, то животное чувство в животе и в затылке, вызывающее жажду обладания, совершенно неудовлетворённое, грызло сильно, но не невыносимо. Всё меркло от абстрактной мысли о потере шансов на счастливую жизнь иных людей. Приняв невозможность жить иначе, мужчина перестал чувствовать и осознавать сегмент себя. Каму становилось мерзко от того, что только сожаление осталось в нём от смерти человека, от забвения идей, сомнений и стремлений. Но мужчина ничего не мог с собой поделать, ни в спектре своих мыслей, ни на физическом уровне, отдавая себе отчёт в усугублении сложившихся сложностей бездействием.
Кам знал, что от ухудшения зрения за последние месяцы. От пребывания в сумраке в последние недели, он видел больше, чем могли различить глаза. В темноте мерещились лица убитых им или по его попущению. Знакомые черты выделяли и дополняли клубы мрака, придавая объём и жизнь в видения, собираясь среди силуэтов реальных вещей. Ещё оставался ряд неразличимых лиц, мерцающих то жуткими гримасами, то смутными воспоминаниями. Среди подзабытых знакомых выделялось одно детское лицо, может и небольшая фигурка, которую Кам не сразу захотел или смог различить и увидеть. Всмотревшись наконец, мужчина вздрогнул и отогнал воспоминание, даже не касаясь. Он сел и принялся чесать руками ноги, нервничая и вздрагивая, судорожно осматривая три изображения с камер наблюдения, которые привёл в порядок в первый же месяц пребывания в укрытии.