Я выделил время, чтобы проверить серванты в рабочей комнате, и, с разрешения главного инспектора Даффи, проверил комнаты наверху — на всякий случай, вдруг Питер Малкерн с энтузиазмом посещал дома Национального фонда и припрятал у кровати стопку путеводителей. Ничего. Хотя я заметил экземпляр « Облачного атласа» на тумбочке.
Убедившись, что не собираюсь выставлять себя дураком, я убедил одного из банды Даффи провести поиск по программе IIP в поисках преступлений на объектах Национального фонда в Лондоне. Ответ пришел практически мгновенно — ограбление дома в Вест-Хилл-Хаусе на Хайгейтском холме — необычное дело, поскольку сторожа не знали, что именно украдено. Я как раз записывал номер преступления, когда подъехал Найтингейл на своем «Ягуаре». Я вышел ему навстречу, и по дороге к дому я рассказал ему, как сюда попал.
Он остановился, чтобы осмотреть прожженную дыру во входной двери.
«Это твоя работа, Питер?» — спросил он.
«Да, сэр», — сказал я.
«Ну, по крайней мере, на этот раз ты не поджёг дверь», — сказал он. Но его улыбка померкла, когда он вышел в коридор. Он шмыгнул носом, и я заметил на его лице проблеск воспоминаний, но быстро подавленный.
«Я знаю этот запах», — сказал он и поднялся по лестнице.
Наладить взаимодействие между «Фолли» и остальной полицией всегда непросто, особенно когда речь идёт об отделе по расследованию убийств. Старшим следователем не стать, если у тебя нет диплома по скептицизму, степени магистра по недоверию и в резюме не указано подозрительное лицо в разделе «увлечения». Найтингейл говорит, что в старые добрые времена, которые для него довоенные, «Фолли» получал немедленное и беспрекословное сотрудничество. Несомненно, с частыми подергиваниями за челку и сниманием фетровых шляп. Даже после войны, по его словам, дел было не так уж много, и старшие детективы в то время гораздо спокойнее относились к бумажной волоките, процедурам и, если уж на то пошло, к доказательствам. Но в наше время, когда от старшего следователя по расследованию ожидается, что он будет сопоставлять конкретных злодеев с конкретными преступлениями, а в противном случае ему придётся столкнуться с внешней оценкой дела, приходится проявлять определённую долю такта и обаяния. Главный инспектор, по определению, обаятельнее констебля. Вот почему Найтингел поднялся по лестнице поговорить с Даффи. Он отсутствовал недолго — думаю, всё дело в его аристократическом акценте.
Я спросил его, действительно ли это один из наших.
«Я никогда ничего подобного не видел», — сказал Найтингел. «Судя по запаху, я бы сказал, что он поджарился».
«Ты сможешь это сделать? Я имею в виду, ты знаешь как?»
Найтингел оглянулся наверх. «Я мог бы тебя поджечь», — сказал он. «Но тогда бы сгорела и его одежда».
«Это было волшебство?»
«Мы не узнаем, пока доктор Валид не осмотрит его», — сказала Найтингейл. «Я не обнаружила никаких следов на теле».
«Как еще это могло произойти?» — спросил я.
Найтингел мрачно улыбнулся мне. «Питер, — сказал он. — Ты, как никто другой, должен знать, что опасно рассуждать, не полагаясь на доказательства. Ты говоришь, что почувствовал следы у двери?»
Я описал то, что я чувствовал — леденящий душу ужас.
«И вы уверены, что узнали его?»
«Вы же эксперт, — сказал я. — Скажите мне. Насколько это вероятно?»
«Возможно, — сказал Найтингел. — На вашем этапе ученичества я бы этого не заметил. Но мне тогда было всего двенадцать, и я легко отвлекался».
«Легко отвлекаюсь на что?»
«Питер!»
«Извините», — сказал я и рассказал ему о взломе дома в Уэст-Хилл-Хаусе в Хайгейте.
«Довольно тонкая нить», — сказал Найтингейл.
«Да», — сказал я. «А что, если я скажу вам, что Вест-Хилл-Хаус — это дом Эрика Штромберга, знаменитого архитектора и немецкого эмигранта?»
Найтингел прищурился. «Вы думаете, эта книга могла принадлежать Штромбергу?»
«Он вышел до прихода Гитлера к власти, — сказал я. — А что, если он принёс с собой какие-то секреты? А что, если он был членом Веймарской академии?»
«В преддверии войны Лондон был полон эмигрантов, — сказал Найтингейл. — Немцы и другие. Вы удивитесь, как мало из них оказались практикующими специалистами».