— Это могла быть моя семья. Сейчас я была бы окружена любовью, а не гибла бы от одиночества, — словно не слыша мой вопрос, продолжает она. Её голос выдает слезы. — Какой же глупой я была. Как могла так поступить с нами?
Она обернулась и посмотрела на меня глазами, полными влаги, отчаяния и безысходности.
— Мы все о чем-то сожалеем, — отвечаю ей.
Ее боль откликается во мне. Сердце щемит от собственных ошибок и потерь.
— Амалия Ратмировна, к сожалению, время нельзя обратить вспять… Ничего нельзя изменить.
Перед глазами встает картина, как изо дня в день Мураз Низами пил принесенное мною кофе. Я встаю, делаю глубокий вдох, отгоняя прочь это видение.
— Да, это так, — утомленно соглашается женщина и опускает голову.
Расправив покрывало, она ложится в постель. Я укрываю ее одеялом и по привычке провожу рукой по ее волосам. Когда мама болела, я расчесывала ее и ухаживала за ней. Амалия Ратмировна так напоминает мне ее.
Я поворачиваюсь и направляюсь к выходу из палаты, но голос старушки останавливает меня:
— Дамла, ты придешь снова?
— Да, мы увидимся через три дня, Амалия Ратмировна, — обещаю ей.
Две недели назад я и представить не могла, что увижу ее вновь. Что вернусь в стены «Пристанища» после всего, что произошло.
Уже на следующий день после того, как я предложила Рустаму стать его домработницей, он перевез все мои вещи в свой дом.
В течении двух дней Луиза объясняла, что входит в мои обязанности. Ничего сложного в них не было – ежедневная уборка, готовка, закупка продуктов. Отдать и забрать вещи из прачечной, гулять с псом и следить за его питанием. Обычные домашние дела, которыми занимается каждая женщина.
Разместилась я в небольшой комнате возле гостиной, в которой раньше жила Луиза. Этот дом мне нравился больше, чем загородный. В нем было уютнее, и тут был Куно. Пес действительно оказался не таким злым, как мне показалось в нашу первую встречу. Он следовал за мной всюду, и я быстро привыкла к его присутствию. Порой даже беседовала с ним.
С Рустамом я старалась как можно меньше общаться. Соблюдала субординацию. Приходил он поздно, уходил рано. И меня это радовало.
Но на третий день Рустам приехал домой в обед и велел мне собраться. Сказал, что нам нужно ехать, но не уточнил куда. А я не стала задавать лишних вопросов. Молча собралась, села в его автомобиль и за всю дорогу не произнесла ни слова. Я неприятно удивилась, когда машина остановилась у ворот дома престарелых.
— Что мы тут делаем? — не скрывая раздражения, спросила я.
Рустам вышел из машины, обошел ее и, открыв мою дверь, сказал:
— Восстанавливаем справедливость. Вылезай.
Подавив желание послать его ко всем чертям, я вышла и поплелась за ним.
— Тебе необходимо проходить социальную службу в этом учреждении. Вне зависимости от твоего желания, Дамла, — он говорил со мной так, словно я заартачившийся ребенок.
— С чего ты взял, что они возьмут меня обратно после того, что случилось? Они думают, что я воровка! — когда я сердилась на мужчину, то неосознанно переходила на «ты».
Иногда мне казалось, что у Низами серьёзные проблемы с памятью. Как он может требовать, чтобы я вернулась сюда?!
— Проходи, — сказал он и открыл передо мной входную дверь, пропуская вперед.
Его способность игнорировать мои вопросы выводила меня из себя. Я сцепила зубы, дабы не высказать ему это вслух.
Я поднималась по лестнице на второй этаж и не представляла, как смогу здесь находиться. Меня и раньше не особо жаловали. А после произошедшего наверняка будут плеваться в мою сторону, пряча свои сумки и кошельки подальше.
Мы подошли к кабинету заведующей, около которого столпились работники. Они заметили нас и расступились. Когда я оказалась у открытой двери, то заметила внутри полицейских и плачущую медсестру, обвинившую меня в краже.
— А вот и пострадавшая, — заметив меня, произнес один из офицеров.
Я не сразу поняла, что он имеет ввиду меня, но мужчина продолжил:
— Ну что, госпожа Озаки, будете подавать судебный иск за клевету на Эмелию Тахмаси?