Сжавшись в комок и выставив вперед скромное оружие, Элли ожидала, когда внезапно наступившая тишина прервется атакой. Что бы это ни было — оно сейчас притаилось за дверьми фургона, выжидая, когда девушка расслабится.
— Какая предсказуемость, — успела прошипеть Элли, когда левую дверцу машины снесло прочь. — Это уже слишком.
Ее противником оказался огромный сгусток тьмы, лишь отдаленно напоминающий человеческую фигуру. Чертыхнувшись, Элли швырнула бесполезный скальпель и схватилась за ручки прибора. Существо медленно вползло в фургон, и девушка, не желая больше медлить, рванула на себя электроды, словно собиралась ударить себя током, но в последний момент она будто передумала и, не отдавая себе отчета, рванулась вперед, на подступающего врага. Хоть он и выглядел призрачным, сотканным из мглы, девушка наткнулась на что-то вполне живое и материальное. И тело это уж точно должно было проводить ток. Мстительно усмехнувшись Элли припечатала оба электрода, и в следующий миг весь мир вокруг затрясся в агонии, которая закончилась спасительным забытьем.
***
— Капитан Призрачный Джек. Извольте сударь, я крайне недоволен подготовкой ваших солдат. Этим оболтусам было приказано убить меня, но они даже не смогли сбить с меня шляпу! А раз условия пари были соблюдены — я был один против семерых — и я вышел бесспорным победителем, то «Королева Солнца» сегодня же фрахтует груз, а через неделю, вашими стараниями, Королева покинет порт и отправится к берегам Алвона…
Элли дернулась, рванулась вперед и упала на холодную землю. Все тело превратилось в один сгусток боли, и девушка жалобно заскулила, скрипнув зубами. Чьи-то сильные руки заботливо подняли ее и прислонили к валуну, укутывая в сыроватую ткань. С трудом, сквозь слезящиеся глаза, она смогла различить бледное лицо с опухшим правым веком.
— Скажи что-нибудь, — судя по тону, Корвину не понравилось ее поведение и его тревоги лишь усилились. — Ты можешь говорить?
— Ненавижу море и пиратов, — выдохнула Элли, и в следующее мгновение Корвин так крепко обнял ее, что девушка почувствовала, как протестующе скрипят ее ребра. — Эй, полегче…
Она не успела договорить — нагнувшись, некромант нашел ее губы и поцеловал. Элли даже не пыталась протестовать, лишь вяло помотала головой.
— Не льсти себе, — прохрипел Корвин спустя пару минут. — Это нужно. Я говорил, что душа подобно жидкости… так вот, часть твоей расплескалась, но кое-что я успел собрать. Так что будь добра сиди смирно, пока я возвращаю это на место.
Элли, ощущая неимоверную усталость, лишь кивнула, позволив некроманту заниматься всем, чем ему заблагорассудится. Мысленно девушка была далеко-далеко, в самых далеких уголках своей памяти, пытаясь ответить всего лишь на один вопрос: кто тот человек, который пожелал ей смерти?
========== Глава семнадцатая ==========
Густой запах сочной травы и леса убаюкивал, заставляя отбросить прочь все сомнения и тревоги. Хотелось просто лечь на землю, устланную ковром из сухих веток и листьев, закинуть руки за голову и смотреть в чистое, без единого облачка, небо; протянуть руку и сорвать толстый стебелек травы, пожевать его, словно в раздумьях, чувствуя на губах привкус живого сока. Лежать и слушать пение ветра, шепот земли, тихое стрекотание насекомых — раствориться, слиться с природой, почувствовать себя ее частью.
Корвин протянул руку и сорвал стебелек; небрежно повертел в руках и выкинул прочь. Ренегаты лишили его даже такой, более чем скромной возможности, засеяв поля неизвестными растениями. Некромант устало вздохнул и все-таки закусил травинку; сок оказался горьким и вязким. Совсем не тот вкус, который бы располагал к миролюбивому созерцанию окрестностей. Скорее наоборот — хотелось поджечь все это поле, а заодно и ненавистный город, который остался далеко позади. Карабкаясь по отвесной скале подземного грота, под самый потолок, где угадывался темный лаз, из которого тянуло холодным воздухом, Корвин мечтал о той секунде, когда выберется на поверхность; выберется, посмотрит в чистое небо, раскинет руки и упадет на землю; и никто не сможет помешать его здоровому сну, пока некромант сам этого не позволит.
Увы, реальность оказалась неподвластна желаниям чисторожденного, и выбравшись из нижнего грота в верхнюю пещеру, а оттуда — наружу, путники были вынуждены лишь ускорить шаг, ибо город, хоть и оказался на горизонте, вовсе не скрылся из виду. Из подземелья они выбрались на рассвете, а первый привал, с негласного согласия, сделали лишь после захода солнца. Девчонка, полуживая и разбитая, почти сразу же забылась тревожным, беспокойным сном; немного помедлив, Корвин последовал ее примеру, но так и не смог уснуть. Лежа на холодной земле, он как никогда ранее ощущал всю тяжесть их положения.
Он лишился своих пожитков, которые бы пригодились в их путешествии, лишился денег и своего любимого плаща, лишился глаза и определенной доли душевного спокойствия. Отсутствие денег и вещей расстраивало мужчину в наименьшей степени — при первой же возможности некромант намеревался позаимствовать немного в счет моральной компенсации у ренегатов или же кого-нибудь еще; как именно вернуть себе утраченный глаз, некромант не знал, но пока прекрасно обходился и одним. А вот спокойствие…
Всю вековую Войну Корвин вел себя, как порядочный засранец. Не без его участия рушились города и убивались мирные жители, совершались опасные жертвоприношения и предательства. Годы войны сделали ему имя и репутацию, при которой некромант остался и по сей день — Корвин, наследник порожденных кошмаров. О, неспроста ему дали столь высокий титул.
Как и любая иная профессия, некромантия требовала длительного теоретического и практического изучения. Древняя, покрытая налетом ветхости и ужаса область знаний манила Корвина с самого его рождения. В семь лет, окольными путями пробравшись в фамильную библиотеку отца, юнец стянул с нижней полки потертую книжонку в дряхлом переплете. В ту пору некроманты «вымерли», а их сила, знания и магия хоть и оставались объектом зависти и восхищения, значительно померкли и были забыты, переродившись в легенды и сказки. Так что старая книжечка, в которой без всякой утайки рассказывалось обо всех прелестях некромантии, весьма свободно лежала на полке, где о ней никто и не помнил. Вслед за книгой последовали фундаментальные труды, и уже в десять лет голубоглазый мальчишка во время ужина заявил, что станет самым могущественным некромантом из всех, которых только знал этот мир. Семейный круг лишь посмеялся над столь тщеславными заверениями, а Корвин, не встретив никаких препятствий для своего увлечения, на полных правах завладел фамильной библиотекой. Дни, недели, месяцы — мальчишка не отказывался от своей затеи, хотя и узнал не самую лицеприятную часть области, которой решил посвятить свое время. Возможно, не случись бы трагичных событий с его матерью, Корвин бы отказался от самой идеи будучи живым посетить ту сторону.
Если бы кто-нибудь спросил Корвина, каково это — впервые оказаться перед вратами — он бы ответил, что больше всего это похоже на то, что ты разбил любимую чашку отца и лично должен сообщить ему об этом. Иными словами — чертовски страшно; дрожат колени, сердце вот-вот выпрыгнет из груди, все тело покрывается испариной, но пути назад нет. Много усилий уходит на то, чтобы голос звучал властно и громко; но он все равно срывается, в нем слышатся мальчишеские слезы. В книгах, которые читал Корвин, никто не описывал состояние некроманта, когда тот стоял лицом к лицу со своим первым покойником. С самым дорогим человеком, который только мог быть на земле. В случае Корвина, это была его мать.
Как и любая профессия, некромантия имеет свои издержки — с ее помощью нельзя было ни создавать, ни воскрешать. Сказки о всемогуществе на проверку оказались лишь сказками. Подтвердилось лишь одно — неимоверно высокая плата: смерть близкого и гибель части своей души.
Первые годы войны принесли Корвину славу безжалостного убийцы. Его ненавидели и враги, и союзники; он — некромант, чье преступление против всех законов добродетели вызывало страх и ненависть. Его боялись — кто знал, что творится в голове у юнца, который убил собственную родительницу? На Войне, в атмосфере страха и вседозволенности, Корвин совершенствовался в своем искусстве убивать. И пусть он будет проклят, если не разнообразил это занятие, придумав несколько сотен пыток. Но любимой и безотказной на протяжении веков оставалась лишь одна — кошмары. Корвин мастерски насылал их, заставляя пленников отвечать на все вопросы; ужасающие видения поражали воинов в самый разгар битвы, превращая поле брани в бойню, где уже не было «своих» и «чужих».