Он попытался выровнять хриплое дыхание и побороть нарастающее чувство страха. Болезни не нужно было много времени, но и милосердно быстрой назвать ее было сложно. Гниение с раны вскоре распространится на всю руку, а после трупный яд уйдет глубоко в тело; доберется до каждого органа, до каждой мышцы, до каждого сухожилия, раскаленной хваткой сжимая его тело. И ему будет казаться, будто он варится заживо. А потом будет абсолютный холод. Такой, словно его швырнули в сугроб абсолютно голым. Ну, а потом… А потом он исцелится: рана затянется, жар и озноб исчезнут, даже вернется аппетит и бодрость.
Через два дня он превратится в плохо разложившийся труп; скелет в обрывках одежды и покрытый слизью и остатками еще не сгнившей плоти. Страшило Корвина то, что весь распад он сможет наблюдать, сохраняя абсолютную ясностью мышления — чума не даровала спасительного забытья.
Скрипнув зубами, он продолжил очищать рану. Тяжелый, чуть сладковатый запах гнили густой пеленой окутывал его разум.
— Никто не предупреждал, что быть некромантом означает, — с усмешкой пробормотал он под нос, вытаскивая из тела еще три зуба, — быть полуслепым, безумным и разлагающимся трупом.
Говорить вслух было трудно, но Корвин предпочел приложить чуть больше усилий и сказать эту горькую правду. Через двое суток он станет вполне пригодным к погребению мертвяком.
От чумы не было лекарств. Возможно, она и поддавалась лечению, но встречалась так редко и была настолько заразной, что ни один лекарь в здравом уме не взялся бы за ее изучение. Так или иначе сидеть на месте было глупо. Восставшими мертвецами кто-то управлял. Может быть Корвин и был обречен, но мужчина намеревался прихватить с собой местного колдуна.
Он попытался подняться на ноги и почувствовал, как по спине стекает холодным пот, а укушенная рука стремительно коченеет. Некромант попытался удивиться — болезнь не могла развиваться столь стремительно. Впрочем, час или день, шансов у мужчины не было.
Придерживаясь за стену туннеля, Корвин медленно двинулся вперед. Чума с его тела перебиралась на камень, оставляя на нем грязные ржавые разводы. Тлен пожирал все.
С трудом некромант преодолел узкий перелаз. Боль не оставляла мужчину; казалось, он превратился в огромный сгусток боли, гнили и зловония. Распад подбирался к финальному акту: кожа на руках сползала неровными клочьями, обнажая сероватую, умирающую плоть и желтые кости.
Через полчаса он рухнул. Светлячок слабо затрепетал и исчез, погрузив туннель во тьму. Корвин уже не смог подняться — левая ступня с хрустом надломилась и повисла на тонких лоскутах кожи и сухожилий. Он не испытал боли — только укол бессильной злобы и разочарования. Некромант попытался обернуться, и кожа на его шее с противным натяжным скрежетом сначала треснула, а потом и вовсе разошлась. Боль отразилась лишь на самой грани сознания. Даже не сама боль, а знание о том, что это должно ее принести.
Корвин оставил всякие попытки подняться и растянулся на холодных камнях. На этот раз чума сделала то, что не смогла сделать много лет назад — сломить его тело. И теперь некромант был вынужден признать свое полное поражение, благо дух пал парой минут раньше. Последним усилием мужчина заставил себя перекатиться на спину и приоткрыть глаз — веко предательски дрожало и он не сомневался, что если дотронется до него, то в его пальцах останется кусок кожи.
Он потерял счет времени. Может быть, он лежал так час, а может быть — сутки. Мрак вокруг не позволял его угасающему разуму сосредоточиться. Корвин проиграл эту безумную гонку со Странником. Впрочем, последний так и не узнает о его существовании.
Шум и свет, отразившийся от мокрых стен, заставил его слабо встрепенуться. Возможно, это были пропавшие циркачи или хищные твари, но Корвин больше верил, что вот-вот из-за поворота выйдет хозяин мертвой армии. Ему ведь необходимо удостовериться, что его враг погиб.
Яркий светлячок закружился над его головой, рассеивая темноту подземного туннеля. Некромант уже не мог ничего поделать — тело не слушалось; он умирал. Он не видел лица человека, который склонился над ним и даже не мог сконцентрироваться на размытом очертании фигуры. Незнакомец что-то говорил, но в ушах Корвина нарастала целая симфония шума и скрежета. Прикосновение к своему изуродованному телу некромант почти не почувствовал. Только мысленно усмехнулся — теперь колдуну (а ему казалось, что это был именно он) не поздоровится. Чума не делала исключений. Даже для чисторожденных. Корвин собирался было озвучить эту предсмертную мысль, но из горла вырвался только кашель. Отвратительный кашель напополам с гноем и кровью — его разложившимися внутренностями. Приступ стал преддверием мучительной агонии, после которой наконец-то наступила вечная тьма.
========== Дорога Сна. Глава шестая ==========
Плавным движением Элли пригладила мокрые волосы, освобождая лицо и оглядываясь. Ее истерика никак не повлияла на обстановку в гроте — тот же приглушенный свет, те же коконы, прежнее зловоние. Девушка глубоко вздохнула и медленно поднялась с пола. Одежда промокла насквозь, застывшая слизь превратилась в бурую корку, которая неравномерно покрывала ее тело; там, где к коже прикасалась паутина, остались тонкие полосы ожога.
Сколько она пролежала на земле, рыдая и бессвязно причитая? Может быть пару часов, может быть всего лишь несколько минут. Элли было страшно; впервые с того момента, как она вступила в этот мир. Она не боялась иссушенных тел, не боялась монстров в тумане, не боялась темноты; липкий страх проникал в ее сознание в образе вкрадчивого голоса, казавшегося некогда знакомым.
Будет ли она нужна в своем мире? Остался ли у нее дом? Как ее примут?
Обычно Элли предпочитала не думать над такими вопросами, считая первостепенной задачей отыскать дорогу назад. Но реалистичный кошмар заставил испугаться — а вдруг ей некуда возвращаться? Кем была Элли Новак? Веселой симпатичной девушкой, студенткой, будущим стоматологом и, возможно, будущей женой хорошего парня. Такой она покинула свой мир, неизвестным проклятьем вышвырнутая в Анемерис — беспощадный и жестокий мирок, полный колдовства и предрассудков. Кем она стала? Убийцей и искусным лгуном, человеком с весьма шаткими моральными устоями; сумасшедшей.
Выровняв дыхание, девушка, придерживаясь за покрытые мхом камни, сделала несколько шагов. Пещера была огромна, и слабое свечение растений не позволяло рассмотреть ни потолок, ни противоположную стену; где-то журчала вода. Пошатываясь, все еще содрогаясь при взгляде на коконы, Элли продолжила свой путь. Она уловила легкое дуновение ветра и ускорила шаг. Тело плохо слушалось ее, ноги то и дело оступались, глаза не могли привыкнуть к зеленоватому сумраку, в довершении всего ее знобило.
Постепенно мох на стенах сошел на нет, а сама пещера сузилась до узкого коридора, в котором Элли почувствовала себя немного уверенней; а едва она прошла первый поворот, паника стала утихать. Успокоившись, Элли призвала светлячка. Яркая искорка вспорхнула с ладони и закружилась над ее правым плечом, тускло освещая стены, испещренные письменами. Поддавшись любопытству, девушка остановилась, разглядывая надписи. Язык был ей незнаком, но начертание некоторых символов пробудило смутное воспоминание. Она прижала ладонь к камню и вздрогнула — стена оказалось теплой, чуть вибрирующей; вкрадчивый голос снова начал нашептывать ей, что никакого дома больше нет.
От самих стен словно веяло злобой, тоской и ненавистью. Поежившись, Элли продолжила свой путь, жалея, что не имеет под рукой никакого оружия. Она миновала еще два поворота, прежде чем туннель вывел ее в высокий рукотворный грот.
— Свети, — слабо прошептала Элли, и светлячок загорелся ярче.
Зал был огромен, но уступал в размерах предыдущему. Сводчатый потолок лишь угадывался в полумраке, стены были искусно обработаны — гладкий камень, неведомым мастерством превращенный в огромные зеркала, заключенные между выступающими рельефами колонн. Не будь одно из них разбито, Элли бы потерялась в лабиринте отражений.