Корвин рассеяно оторвал зеленый лист и, немного помяв, прикусил. Ему нравилось чувствовать маленькие капли сока на языке, нравилось разжевывать лист, прокусывая его; это успокаивало. За десять месяцев он привык к этому городу, к этому дому, нижние этажи которого были увиты цветами. Он выучил здешние обычаи, втерся в доверие, приобрел имя и даже некоторую популярность. Поначалу ему было сложно: в столице к людям относились лишь немногим лучше, чем в провинции. Не раз он сталкивался с открытой неприязнью и предрассудками; сжимал кулаки, стискивал зубы и продолжал работать.
Это оказалось сложнее, чем он думал вначале. Заговорщики осторожничали, спустив львиную долю отведенного Корвину времени на всевозможные проверки и проволочки. Два месяца некроманту пришлось прятаться по подвалам, ожидая, когда ему, наконец-то, придумают подходящую личину. И если бы он просто сидел…
Корвин никогда не считал себя наемником. В вековой войне против ренегатов он лишь формально принадлежал к лагерю чисторожденных, руководствуясь на поле битвы исключительно своими мстительными намерениями. Он плевал на приказы командиров, игнорировал советы друзей, пренебрегал жизнями солдат. Он ввязался в эту войну… нет, он начал эту войну под предлогом мести. Лишь спустя много лет, накануне заключения Договора, он официально присоединился к чисторожденным. Так или иначе, всю Войну некромант действовал свободно, оставляя за собой право поступать так, как считает нужным.
Здесь же все изменилось. Он был марионеткой. Неотесанной, весьма грубой, допотопной. Он был ограничен в ресурсах, ограничен в выборе, ограничен в действиях. Им командовала кучка дилетантов, и иной раз Корвин лишь с трудом сдерживался, чтобы не плюнуть на эту затею; иной раз ему казалось, что ворваться во дворец Императора с боем было бы проще.
Но он справился, приспособился, научился подавлять самого себя. Ему приказывали убить — он убивал; приказывали грабить — грабил. Приказывали пугать — он отводил душу. И через пять месяцев он стал Бохейном Бэем — вольным торговцем, который решил сменить тракт на уютный дом в столице; марионеткой, которая наконец-то могла свободно ходить по улицам, заводить знакомства и завоевывать доверие.
— Почему ты встал? — Элли подкралась незаметно, обнимая некроманта за плечи. — Что-то не так?
— Не хотел тебя будить, — Корвин приобнял ее за талию, продолжая смотреть на спящий город. — Все хорошо.
— По твоему лицу не скажешь. Ты как будто раздосадован.
— Не бери в голову.
Элли вздохнула, сильнее прижимаясь к мужчине. В одной простыне было холодно, но она предпочла мерзнуть, нежели сидеть в одиночестве. Впрочем, ночи на Дороге были холоднее.
— Четыре дня, верно? — нарушила молчание девушка.
— Верно.
— И что мы будем делать? Есть ведь еще сотни мелочей, которые нужно продумать…
Некромант тяжело вздохнул. Элли была права — у него еще много дел. У него. Он не хотел, чтобы Элли ввязывалась в эту грубую политическую игру. Было бы преступлением заставлять ее томиться в одиночестве, ожидая, когда Корвин вернется с очередного подпольного собрания. Да и некроманту не хотелось ее оставлять. Впервые за долгое время он чувствовал, что все… все именно так, как и должно быть.
— Я думаю, мы проведем это время с большей пользой, — улыбнулся мужчина. — Не против прогуляться с первыми лучами солнца?
***
К празднику столица превратилась в огромный нарядный улей. Бесконечные выступления циркачей, ярмарки и народные гулянья стали неотъемлемыми спутниками Восхождения Вечного Императора. Крестьяне облачались в свои лучшие одежды, вельможи и купцы соревновались в роскоши обедов, а торгаши подсчитывали прибыль. Впереди были месяца лета, и горожане не скупились на покупки.
Прислонившись к кованому столбу, Корвин наблюдал за пестрой толпой. Сам он постарался не выделяться, облачившись в наиболее нейтральные цвета. К сожалению, Бохейн Бэй, заядлый торговец, не мог игнорировать ярмарки. Ему приходилось слоняться по улицам, делать вид, что интересуется тканями или оружием, изображая из себя жадного и не слишком общительного человека. К счастью, теперь он смог избавиться от этой обязанности — Элли было сложно оттащить от прилавка или павильона.
Корвин лишь улыбнулся, глядя на Элли, которая без зазрения совести тратила медные монетки у прилавка со сладостями. Зеленое платье с широкими рукавами и ажурной вышивкой очень ей шло; простая, незамысловатая прическа открывала шею и лицо; широкая, счастливая улыбка не покидала ее губ и болло, всегда настороженные и неприветливые к людям, улыбались ей в ответ.
— Держи, — девушка протянула ему сладкий пирог, завернутый в промасленную бумагу. — Та старушка говорит, что он вкусный.
— Пойдем, не будем же мы есть прямо посреди площади, — он подставил руку, и Элли с хитрой улыбкой приняла ее. — Куда ты хочешь пойти?
— Я совершенно не знаю города, — она пожала плечами, — так что — на твое усмотрение.
— Надеюсь, ты любишь деревья.
— Может быть, — девушка прильнула к нему, легонько поглаживая по плечу. — Здесь очень красиво.
— Да, — кивнул Корвин. Попав в До-Хорл первый раз, он обратил внимание на высокие внешние стены, на массивные заборы, окружающие богатые дома, на крепкую каменную кладку и тяжелые двери. Красоту кованых украшений, изящество ажурных фонарей, небывалые яркие цвета настенных фресок и гармонию с природой он рассмотрел намного позже. И только теперь он мог признать, что город великолепен и прогулка по нему в равной степени не уступает бездельничеству в мягкой кровати с женщиной.
Маленькая улочка, тесно запертая между двумя заборами, выкрашенными бежевой краской, вывела их к парку. Корвину нравилось это место — небольшой кусок девственной природы, искусно чередующийся с ухоженными аллеями, огороженный маленькой символической оградой. Среди буйства зелени и цветов встречались каменные статуи; некоторые превосходно сохранились спустя много веков, а некоторых не пощадило время. Здесь были огромные львы со змеиными языками, стоящие на задних лапах и поигрывающие хвостом, были медведи, лисы, журавли; реже встречались скульптуры болло или людей — за последними следили менее усердно. Их постаменты скрылись под слоем мха, каменные тела украсились гирляндами вьющегося сорняка, и часто птицы вили гнезда на их головах или в расщелинах некогда монолитного камня.
На одной из многочисленных дорожек они встретили древнего старика в соломенной шляпе. С большим трудом Корвин уговорил Элли свернуть, соблазняя ее сочной травой и дикими цветами вдалеке. Старик был вечным садовником, добрым собеседником, но ослепленный горечью утраты любимого сына он мог говорить только о несчастьях. Некроманту не хотелось портить день: он слышал эти причитания десятки раз, и сам был свидетелем некоторых событий из его историй.
— Даже можно забыть, что мы в городе, — Элли повалилась на траву, раскинув руку и счастливо улыбаясь.
— Да, — Корвин опустился рядом, протягивая ей основательно помятый сверток; крем пропитал бумагу, и пальцы некроманта были липкими.
— Я тебе даже завидую. Ты каждый день мог бродить по этим местам, — девушка прищурилась, приподнимаясь на локте.
— Вечнозеленые поля и голубое небо очень быстро надоедают, — пожал плечами мужчина.
— Ну, может быть, — Элли отложила растаявший пирог в сторону. — Мне бы хотелось задержаться здесь чуть дольше.
Корвин отвел взгляд, с деланным вниманием рассматривая обломок постамента в нескольких метрах от них. Еще сохранилась филигранная резьба на выпуклых элементах, но сам камень покрылся плотной сетью тонких трещин. Мужчина не мог отделаться от мысли, что камень был Фествердом, а он — тем самым долотом, с помощью которого мир собирались разрушить.