Повелитель Ланда умел и друзей, и врагов измерять тяжелым проницательным взглядом, чтобы у них не оставалось сомнений: господин знает о них все, просто господина пока не интересуют их прегрешения. Но этого было не смутить. Он явно впервые оказался посреди такой роскоши и во все глаза разглядывал комнату, канделябры, гобелены. И особенно кровать — огромную, с пуховыми покрывалами и башней подушек в шелковых наволочках. На самого Герцога едва взглянул, будто это он, чужак, принимает назойливого просителя.
— Узнаешь меня, сеньор?
Герцог отметил, как четко он теперь говорит по-регинский. Как человек, который годами учился не вставлять в речь ни одного чужеземного слова. В Регинии наречие Островов могло дорого ему обойтись.
— Тебя я последний раз видел юнцом. Я редко встречал людей с таким дьявольским цветом глаз. А оборванцев, которые, мне не кланяются, — еще реже. Таких я долго не забываю.
— Ну а я, — ответил пришлец, — последний раз видел тебя, как и сейчас, стариком. Я пришел помочь, пока ты еще не рассыпался в прах.
— Помочь? Ты, похожий на бродягу?
Герцог никогда не видел его улыбки — только усмешку. Женщина сказала бы, что он красив, а старик в идеальных чертах лица различил что-то намеренно-хищное. Этакая сметающая всех и все самоуверенность человека, не умеющего проигрывать. Чужак был выше большинства его людей — а ведь обычно наоборот, островитяне против регинцев не вышли ростом. Он не выглядел громилой, но интуицией опытного воина Герцог чувствовал, что это самый опасный противник из когда-либо встреченных. Любого в замке одолеет.
— Похож я на разбойника, я разбойник и есть, и за мою голову назначена награда по всему Сильву и Монланду. Но я могу помочь построить корабли, способные переплыть Море и добраться до логова твоего заклятого врага.
Герцог полвека правил Ландом, давно привык скрывать удивление. Он словно не заметил повисшую в комнате тишину, только глаза его чуть сощурились.
— Мои герольды не кричали на каждой площади о том, что я строю корабли. Откуда ты про них знаешь?
– “Кто имеет уши слышать, да слышит” — так ведь говорят священники? — Теор, не дожидаясь позволения, сел на богато отделанный сундук. — Ты вздумал покорить морских дьяволов, но твой народ не покорил даже волны. Если ты и построишь корабли, способные несколько суток не видеть суши, если найдешь людей, что при шторме умеют не только молиться, — пройдут годы, прежде, чем они узнают дорогу к Островам. Скорее Острова найдут вас раньше и отправят твои суденышки к Маре в пучину. А может, тебе известны подходы к Большему? Ты повеселишь разбойников, когда твои корабли сядут на мель возле берега. Я мог бы помочь.
— Интересно, зачем это тебе? Ведь не ради награды.
Пришлец отрезал:
— Не интересно! Просто радуйся, господин, что получишь в руки злейшего врага.
— Так хочешь отомстить бывшим приятелям? Ладно, — проворчал Герцог, — я старик, а не старуха, любопытничать не стану. Мне все равно, что они тебе сделали. Но я не привык кормить в своем замке задир…
— Не задирайте — тогда и жалеть не придется.
— …язычников…
— Мне все равно, в какого бога не верить.
— …и наглецов, что смеют меня перебивать! — жестом он оборвал колкий ответ. — Иди, морской дьявол, жди моего решения. Кормить тебя будут.
— А не боишься, что я передумаю, пока ты будешь решать?
Вот теперь Герцог по-настоящему рассмеялся, что нечасто с ним случалось.
— Давно же мне никто не говорил, что я боюсь. А ты мне нравишься, разбойник. Шутом тебя точно следует оставить. Теперь иди… Нет, сначала ответь: по всей Регинии ходят слухи о какой-то ведьме, чуть не утопившей берег Лусинии. Что ты знаешь о ней?
— Я не верю в сказки, — отвечал Теор.
Когда стража его увела, Герцога кивнул мальчику-пажу, которого держал при себе:
— Интересный наглец. Сатана кует души беров из кинжалов. Этого в адской кузнеце забыли остудить.
Мальчик предание о кинжалах слышал в первый раз и очень смутно представлял, кто такие беры, но привык, что господин говорит сам с собой. Герцог велел: