— Краля, вставай! — запищал паук, позабыв про официальное обращение на «вы». Оно и лучше, «ты» сближает.
— Пусть жрет, я не сдвинусь, пока не отосплюсь.
— Не смей сдаваться!
— Я не сдаюсь, а беру тайм-аут.
— Но что же, мне делать?! — запаниковал Урурк.
— Для начала признайся, эта гадость тебя тоже съест?
— Нет.
— А, ну тогда все в порядке.
День выдался на ужас долгий, силы мои почти закончились, а вот наглость дала о себе знать — попросила паука нарезать для меня охапку белой сочной травы и накрыть сверху. Потом вспомнила, что ему на землю слазить нельзя, иначе нас дисквалифицируют. Вот если не сожрут, но дисквалифицируют обидно же будет. Правда? Правда. С руганью, но подбадриваемая надеждой уснуть на мягком ложе, я нарвала три охапки травы и зарывшись в нее, отключилась.
Снился Нардо. Мой брюня синеглазый был такой печальный, такой измученный и такой несчастный, что я чуть не прослезилась, глядя на него. Тоскует, подумала я, утешить бы. Потом пригляделась, а он, паразит, пьет! Дать бы ему по башке черногривой, чтоб печень моему мужу не портил и хоть через раз закусывал. И жаль, не могу ударить красавца любимого, да и нечем, в спальне, где он алкоголь наворачивает ничего целого не осталось. Думала вначале отругать, потом пожаловаться, после поплакаться, но посмотрев в его глаза синие, поняла — ему хуже, чем мне. И я бы так и думала, не появись за его спиной неясный женский силуэт.
— Что за…?! — очнулась от собственного вопля и разъяренно гаркнула. — Вот стерва!
Зажмурилась от бьющего в глаза серо-розового света, закрыла уши от жуткого шипения вокруг и зарычала:
— Порву в клочья! В салат нарежу!
Шипение прекратилось, свет стал мягче.
— Краля, — тихий паучий шепот на ухо я расслышала не сразу. — Краля, у нас проблемы… большие проблемы…!
— Нет, это у него проблемы, — громко возмутилась я.
— Ты только представь себе, эта Рагу пришлепнутая заявилась к моему Нардо в мою спальню, ночью! Когда он пьет! — я села в постели из черных лоскутков материи и гневно сжала кулаки. — Аааа, я убью ее! Я выдеру этой белобрысой космы и заставлю их сожрать! Тварь серокожая!
Паук нервно перебежал с одного моего плеча на другое:
— Почему Вас это заботит в такую минуту?
Слова «в такую» он интонационно выделил, но я не заметила, подскочила и ногами разметала кучку ткани.
— Потому что мужиков заливающих тоску спиртным можно подвигнуть на измену! И если мой умник поведется, я из нее сделаю рагу и скормлю вайзергу, а из него чучело в…, в… в спальню поставлю!
Она у меня плакать кровью будет, стерва!
Оглядываюсь, вокруг плотно растущий белый камыш в полтора раза выше меня, как завороженный, стоит не шелохнется. Паук какой-то перепуганный, черные лоскутки на мне и на земле, какие-то странные дрожащие. И откуда они? Ай, ладно, потом разберусь.
— Итак, подведем итог: веревки для направления пути нет, еды нет, воды нет. Зато есть жажда крови, и новые силы!
Паук на моем плече опять нервно забегал:
— Что же нам делать?!
— Выбираться отсюда. Урурк. Я так зла, что порву каждую встречную выдру белобрысую!
— А…, но…
Поняла его по-своему:
— А если не выберемся, то перед смертью сделаю проплешину этому камышу, — и пальцем указала в сторону зарослей.
— За что? — шипя спросили рядом.
— За препятствие нашему передвижению.
Паук замер, а я, отвлекшись на его странное оцепенение, не сразу увидела, что камышовые заросли значительно поредели, и вообще выстроились так, словно в них уже кто-то ходил.
— Ты чего? — спросила у мохнолапика, погладив его по брюшку.
— Да так… просто.
— Ага, ну пошли. — Провозгласила я и направилась в проход.
Через две минуты мы нашли веревку, а через три часа вышли на каменную мостовую к толпе шокированных вурдалаков. Они смотрели на меня и молчали, приблизительно так же, как все это время делал Урурк и, в общем-то, продолжает делать. Даже непривычно как-то, а ту еще и упыри эти.
— Господи, нашли на что пялиться! Да иномирянка, да аквамариновая, да злая, чего уставились? — огрызнулась, сдергивая с себя последние черные лоскуты. — Или еще не завтракали толком?
— Если кто и не завтракал, так это ты, — ответили мне.
Эм, а это идея. Я сглотнула набежавшую слюну и хрипло окликнула:
— Уважаемые, а столовка где?
— Сейчас покажут.
Передо мной тут же оказался маленький лысенький, толстенький упырь с носом картошкой. Одет он в кружевную черную мантию, а подпоясан красным шнурком. Первый толстенький из всех увиденных, я даже глаза потерла, вдруг исчезнет. А нет, мнется передо мной и смотрит, как на привидение. Собственно я отвечаю ему тем же, не зная, к какому решению прийти: то ли у него папа амуром был, то ли мама гномкой.