В поглощающем образе метровый камыш заполнял черную, сверкающую воду. Не подумав, я приблизилась к нему. Земля, подо мной чавкая, провалилась, и тина крепко засосала мои подошвы. "Не двигайся", — здравый смысл. - "Ты испачкаешься. Уже поздно. Холодно. Это опасно для жизни".
"Иди", — говорил внутренний голос. — "Посмотри хотя бы на одну жабу".
Я предполагала, что взгляд на жабу может утешить меня. Все же я ни одной не увидела.
Они по-прежнему пели для меня свою немузыкальную песню, но между камышом и гниющими пнями я могла рассмотреть только неопределенные бугорки и фикомицеты. Но там что-то поблескивало над тягучей водой, синеватое и дрожащее, затем оно останавливалось и исчезало. Исчезало? Одно я знала: жабы прыгали лениво, не быстро и не дрожа. И уж ни в коем случае они не светились синим. Ну и прежде всего они не исчезали. Кто-то хотел сильно меня напугать?
Это что, деревенский обычай - наводить на приезжих городских страх? Может быть, даже мама и папа спрятались в кустах, и чертовски радуются шутке с приветственными открытками? Вот ещё один - дрожащий голубой огонёк, который с тихим шипением осветил поверхность воды и сразу погрузился в темноту ночи. "Хорошо, успокойся", - предостерегла я себя, хотя как раз возле меня тревожно близко и громко чавкнуло.
Сейчас я повернусь, исчезну отсюда и вернусь, как можно скорее, домой. Я приподняла мою левую ногу - хорошо, я могла её ещё без труда вытащить из грязи. Значит, болото не засосало меня. Ведь это был биотоп в середине Германии, а не шотландское верховое болото. Всё-таки я не могла оторвать свой взгляд от воды. И снова замерцало голубым, в этот раз сзади, возле кромки леса, и снова я не могла пошевелиться.
Что, черт возьми, это было? Я смотрела распахнутыми глазами на поверхность воды и замерла. Нет. Этого не может быть. Такого не бывает. Нет, Елизавета, ты этого не видишь. Но мои глаза не хотели отрываться от тёмного силуэта, который поднялся между скелетов деревьев из трясины. Огоньки заскользили ему навстречу, и он засверкал тёмно-голубым, прежде чем на болото опустилась полная темнота и не поглотила силуэт.
Меня охватила внезапная дрожь, и мои зубы застучали, такой звук как громыхание гнилых костей. Потом стало так тихо, что я могла слышать, как в грязи булькают и бродят газовые пузырьки. Жабы замолчали. Раздавался только постоянно булькающий шёпот болота, который застрял у меня в ушах. Я вытащила мои тонущие ноги из клокочущей земли. Двумя неуклюжими шагами назад я снова нашла дорогу. Галька успокаивающе вдавилась острыми краями в тонкую резиновую подошву моих сапог.
Я ни разу не обернулась. Только когда я, с окоченевшими пальцами и промокшая до костей, открыла входную дверь и погрузилась в теплоту дома, я разрешила себе подумать об ужасной картине, которая появилась между мерцающих голубых огней болота. Только тень матово-чёрная на фоне туманно-серого - фигура на лошади, с головой, но всё-таки беззвучная, и, по-моему, довольно призрачная. Я облокотилась на заштукатуренную стену коридора.
Здесь уже была видна мамина рука, и коридор производил привычное и надёжное впечатление, так что один момент я не знала плакать мне или смеяться. Везде весели картины из дома в Кёльне, красивые, разноцветные картины, которые папа когда-то купил на Карибских островах. Между ними на стене мама повесила подсвечники, запятнанные зеркала и странные, привезённые из путешествий, штучки, которые собирались на протяжении многих лет. Даже взъерошенный норвежский тролль, который мне не нравился ещё в Кёльне, пристально смотрел на меня из угла над вешалкой.
И действительно, всё выглядело знакомым больше, чем я думала. Это было прекрасно и в тоже время больно. Если они декорируют дом так же, как в Кёльне, почему мы не могли там и остаться? Здесь всё выглядело как в Кёльне. Но это был не Кёльн. Это был Дункельхаузен. Я сняла мокрое пальто с онемевших замёрзших плеч, бросила комом в угол и стащила с ног все вымазанные коркой грязи сапоги.
- Я снова здесь, - крикнула я в сторону гостиной, где слышалось, как стаканы с вином побрякивают друг о друга.
Вот они сидят и радуются их новой восхитительной жизни, в то время как их дочь от чистого стресса и горя видит галлюцинации. Я была не в себя. Всадник в ночи. Да, конечно. Мне было уже достаточно лет для того, чтобы папины истории о приведениях не производили на меня такого впечатление. "Как папа это назовет, то, что со мной случилось?" - язвительно спросила я себя. Деревенский психоз? Но когда я тихо съела булочку с сыром, согрелась под душем и зарылась в свою кровать, видение всплыло ещё раз и прошло беззвучно перед моими закрытыми глазами.
Танцующие голубые огни, чёрная вода и развевающаяся грива на месте топчущегося коня. Я ужасно боюсь лошадей. Я уже почти заснула, когда мой мозг мне напомнил, что сегодня вечером не было ни одного дуновения воздуха. Днём - да, было ветрено. Ночью нет. Но грива коня шевелилась. Как тонкие змеи, которые извивались в тёмной пустоте.
Это должно было меня встревожить. Но я была благодарна за окончательное доказательство того, что я что-то видела, что-то, чего не существует. Чёрных всадников не бывает. С головой или без. Всадника не было. Удовлетворённо вздохнув, я повернулась на другую сторону. И мои сны перенесли меня назад в город.
Глава 2
Городское создание
— Поешь, Эли, — мягко сказала мама.
Она сидела, утомленная после бессонной ночи, в халате за столом и завтракала, в то время как папа суетливо упаковывал свою сумку.
Обычно мама не встает к завтраку, это мое и папино время. Если честно, больше всего я люблю проводить это время одна. Чаще всего это удается сделать летом: папа встаёт очень рано и уезжает на работу.
Видимо, мама подумала, будто её присутствие немного облегчит мою участь.
- Нет аппетита, - пробормотала я.
- Здесь действительно красиво, не правда ли? - спросила мама, зевая.
Я вздохнула и оглянулась. Да, зимнего сада у нас в Кёльне не было. И да, наверное, это было особенное место для завтрака, раз даже мама жертвует сном ради трапезы.
Хотя другие люди, наверное, оценили бы это место. Если только они не скучают по дому, как я.
Первые лучи солнца вспыхнули в нашем саду. Папа подошёл к нам, стоя, сделал один глоток воды и отвернулся, щуря глаза.
-Занавески будут скоро готовы, ещё один-два дня, - сказала мама и погладила папу по руке.- Кроме того, я заказала жалюзи.
Я воздержалась от ехидного комментария. В конце концов, не очень вежливо насмехаться над болезнью других людей. Но папа с его мигренью – это те вещи, к которым я никогда не смогу привыкнуть. Добавьте к этому еще то, что в наших комнатах постоянно царил полумрак.
Меня удивило, что он не снёс зимний сад сразу. Папа посмотрел на мою пустую тарелку.
- Элиза, съешь хоть что-нибудь, - заметил он, прежде чем мама смогла его остановить.
- У меня нет аппетита, - возразила я упрямо.
Пожав плечами, папа направился в коридор, насвистывая про себя. У меня действительно не было аппетита. Я нервничала и беспокоилась. К тому же, в три часа ночи я проснулась из-за пугающей тишины и больше не смогла уснуть.
Такое чувство, будто дом был живой. Он везде трещал и скрипел, а на улице, наоборот, было пугающе тихо. За всё это время ни одна машина не проехала через деревню. Вместо этого, на краю леса снова и снова кричала птица - это был странный тоскующий, мучительный крик, который проник мне в голову. Мою усталость как рукой сняло.
Когда начало рассветать, птицы устроили настоящий концерт, и на то, чтобы поспать хоть немного, шансов не осталось. Вместо этого я ломала голову над вопросом, что же мне надеть. Похоже, я начинаю возвращаться к нормальной жизни.
Моя вечерняя вылазка на утро показалась мне событием из далекого прошлого. Мне вдруг стало стыдно из-за своего видения. Ну, какой там мог быть всадник? Даже если он и был, то он явно перепутал век: верховая езда давно осталась в прошлом. Во всяком случае, я решила поскорее забыть эту вылазку. А сейчас лучше вернемся к проблеме выбора одежды.