Выбрать главу

«Всякий непредубежденный, хотя бы и очень строгий критик согласится, что кричать при таких условиях о катастрофе из-за недостатка выстрелов, когда их израсходовано всего 37%, или немного более одной трети всего запаса, как будто не резон. И во всяком случае приостанавливать, а тем паче отказываться по этой якобы причине от выгодных стратегических операций достаточных оснований не было.» — ист. 11, изд. 3, с. 145.

Далее сообщается о динамике пополнения и расходования артиллерийских запасов в 1915 г. Ист. 11, изд. 3, с. 147:

«За пять месяцев Великого Отступления 76 мм “мотовки” снарядов израсходовали немногим более 4 млн. выстрелов. В 1915 году армия получила свыше 10 млн. снарядов отечественного производства, 1,2 млн. поступило из-за рубежа и перешел запас снарядов 1914 года — 4,5 млн. К этому нужно добавить 1,3 млн. снарядов к средним калибрам, поставленных в 1915 году русской промышленностью, и еще несколько сот тысяч таких снарядов, оставшихся от 1914 года. Грубо говоря, 18 млн. снарядов!»

Причем из 10 миллионов 76 мм снарядов, полученных армией в 1915 г., 4 млн. поступили в первой половине года.

Это подтверждает сказанное ранее: заводы поставляли воинское снабжение, но на фронт оно не попадало. А с фронта шли нервозные сообщения, снарядов нет, сапог нет, патронов нет и т.п., которые усиливали панику среди тыловой интеллигенции и возбуждали “обеспокоенную общественность” на оппозиционные режиму действия, которые вовсе не вели к исчерпанию проблем фронта, поскольку, с одной стороны, они протекали под опекой масонских организаций, стремившихся дискредитировать режим, чтобы его смести; а с другой стороны, одно из основных качеств российской “обеспокоенной общественности” — её болтливость, в сочетании с распущенностью поведения [120] и неумелостью, сразу же как только обстоятельства требуют перейти от благих слов к благому делу.

Обследование фронта показало, что опасаясь перебоев снабжения под огнем противника, из тыла на позиции волокли патроны в чрезмерном количестве. Патронами забивались не только предназначенные для этого ниши и погребки в окопах, но и сами окопы, блиндажи, ходы сообщений и т.п., а , с позволения сказать, “воители” сооружали из ящиков с патронами брустверы и траверсы, т.е. те части полевых укреплений, которые предназначены для поглощения вражеских пуль и осколков снарядов.

При смене позиций всё это обилие стрелковых и прочих запасов большей частью бросалось на прежнем месте, а на новом месте сызнова начиналась вакханалия неуёмного, бессмысленного расточительства, подрывавшего и без того недостаточную военно-экономическую мощь России. На одном из оставленных небольших участков позиций, посетивший её генерал-инспектор артиллерии обнаружил 8 миллионов брошенных патронов, пригодных к употреблению. Когда попытались ввести премирование за сдачу стреляных патронов и гильз, что косвенно должно было стимулировать и бережное их расходование, началось воровство снабжения со складов и уничтожение его в войсках с целью сдачи и получения премий. Когда это самовредительство было обнаружено, то от премирования пришлось отказаться, а бесцельное расточительство военного имущества продолжалось.

Все слышали о босой армии, по причине того, что сапог не хватало и поставлялись сапоги с бумажными клеенными подошвами, которые быстро размокали в воде. Но прежде чем стенать о “тыловых крысах” и “бумажных подошвах”, следует знать другое. За всю войну армии было передано 65 млн. пар сапог, большая часть из которых имела вполне нормальные подошвы; из них 29 млн. пар в 1916 г. Износить такую прорву обуви армии было весьма затруднительно. Призыв за всю войну в России составил порядка 15 — 16 млн. чел., что представляет собой величину около 9 % населения, в то время как в Германии и Франции было мобилизовано около 20 % населения. Если соотнести одно с другим, то получается в среднем по 4 пары сапог на каждого призванного. Следует иметь в виду, что призыв был не только в 1914 г., но и в последующие годы, а бумажные подошвы появились только после того, как сапоги с нормальными подошвами “куда-то” делись.

они девались, в своих воспоминаниях пишет генерал Алексей Алексеевич Брусилов (1853 — 1926). Нехватка сапог произошла не потому, что их было «слишком мало, а вследствие непорядков в тылу — чуть ли не всё население России ходило в солдатских сапогах, и большая часть прибывших на фронт людей продавала свои сапоги по дороге обывателям, часто за бесценок, и на фронте получала новые. Такую денежную операцию некоторые искусники умудрялись делать два — три раза. То же самое происходило и с одеждой, которую, не стесняясь продавали, и зачастую солдаты, отправленные из тыла вполне снаряженными и отлично одетыми, обутыми, на фронт приходили голыми. Против таких безобразий никаких мер не принималось, или же меры были недостаточные и не давали никаких результатов.» — ист. 11, изд. 3. с. 150.

Далее сообщается то, о чем А.А.Брусилов не пишет в мемуарах. В бытность его командующим 8-й армией, а затем главнокомандующим Юго-Западным фронтом, согласно его приказам все чины маршевых рот прибывшие в части с недостачей в выданном им вещевом довольствии получали по 50 розог. Н.Н.Яковлев сообщает в связи с этим: «В отличие от мемуаров, где упоминание об этих воспитательных мерах опущено, в приказах утверждалось, что порка давала отличные результаты, воин приобретал уставной вид.» Скорее всего это было именно так, поскольку “солдатский телеграф” доносил эту информацию до тыла, по какой причине те, кто ехал в сферу ответственности А.А.Брусилова заранее знали, что если приедут на фронт без одежды, то сверх того — с них спустят и шкуру.