Тоська, проводив их взглядом, обернулась к Вере, злорадно усмехнулась:
— Эх, ты, брошенка! Зря гоняешься за Николаем, не вернуть тебе его. Мой он теперь, мой! Засудят — передачи я буду носить. А ты — целуйся со своим Цыганковым!
И она пьяно захохотала.
— Перестань болтать! — строго произнес один из дружинников, подходя к ней, тронув за плечо.
Тоська подняла гневное лицо к нему:
— А ты маленький еще меня учить, подрасти сперва. Может, и тогда ты мне не очень понравишься. Вишь, какие у тебя волосы — рыжие да в репьях, как у захудалого теленка.
Ругань пьяной Тоськи показалась ребятам потешной, они засмеялись.
Вера стояла молча, не слушая Тоську, не спускала глаз с двери, где находился Николай. Она ждала, чем кончатся переговоры Ивана с милиционером, и эта неизвестность томила ее.
Но вот дверь кабинета раскрылась, и первым вышел милиционер, за ним Цыганков. Вера перестала дышать, когда милиционер, достав из кармана ключ, открыл замок на дверях своей комнатки.
— Предупреждаю, — обратился он к Цыганкову, — только повидаться… Портнягин, на выход! — крикнул милиционер, раскрыв дверь.
Из комнатки, щурясь на свет, появился Николай. Увидев Веру и Цыганкова, он остановился, оперся спиной о косяк двери, пьяно усмехнулся:
— А-а, пришли…
— Жена к тебе пришла, — сказал милиционер. — И друг твой, товарищ Цыганков.
— Какой он мне друг? Волку серому он друг!
— Коля! — крикнула Вера и кинулась к Николаю. Платок слетел с ее головы и упал на пол белым парашютиком.
Портнягин отстранил Веру рукой и пошел на Цыганкова:
— Порадоваться пришел? Да? Упрятали Портнягина и радуетесь, сволочи?
— Коля! — Вера ухватилась сзади за пиджак, не пускала Портнягина.
— Не лезь к нему! — закричала Тоська, вскочив с места, бросаясь к Вере.
Но милиционер схватил ее в охапку, крикнул дружинникам:
— Ну-ка, выведите ее!.. Да проводите домой, чтобы не упала дорогой.
Ребята со смехом подхватили кричавшую, рвущуюся из рук Тоську и повели на улицу.
Портнягин словно не слышал крика Тоськи, ее бунта, смеха дружинников, стоял удерживаемый Верой, не спускал взгляда с Цыганкова, скрежеща зубами. Потом оттолкнув Веру, сказав зло: «Иди ты!..», повернулся и, пьяно покачиваясь, ушел обратно в милицейскую комнатку, закрыл за собой дверь.
Вера растерянно смотрела ему вслед. Милиционер подошел к ней, тронул за руку. Она оглянулась, отошла от него и вдруг сгорбилась, втянула голову в плечи, быстро-быстро пошла, толкнула двери и выскочила на улицу.
Вышедший следом Цыганков нашел ее стоявшей в простенке между окнами дома. Он заглянул ей в лицо, увидел отрешенность в сухих глазах.
— Ты чего? — встревожился Цыганков.
— Пропал Николай, — прошептала она, чуть шевеля губами. — Что теперь будет? Что теперь будет?
— Что заработал, то и получит… Суток пятнадцать дадут. Отсидит — поумнеет.
— Я о себе… Что со мной будет? Как жить дальше?
Цыганков вновь посмотрел ей в лицо, тяжело вздохнул, потом огляделся. Ночь стояла над Караганкой, утихли шумы, человеческие голоса, село отходило ко сну.
— Иди-ка ты спать, Вера. Завтра будет видно, что тебе делать… Как говорится, утро вечера мудренее.
Вера еще постояла и пошла к дому матери. Было так тихо, так умиротворенно в вечерних сумерках, от земли исходило такое теплое испарение, такой покой лежал вокруг — и на селе, и за селом вплоть до темного горизонта, до высоких звезд на небе, что ей никак не верилось в то, что произошло сейчас в сельсовете: ни в орущую Тоську, ни в спокойного милиционера, посадившего Николая под замок. Все казалось сном — дурным и не реальным.
10
За окном погромыхивало так часто и дробно, словно кто-то бил палкой по пустой бочке. Гром разбудил Веру, она поднялась, выглянула в окно. Было ранее утро, поселок еще спал. На востоке стояла черная туча. Бившие непрестанно молнии разрывали ее черноту, и в их свете туча казалась невероятно огромной, зловеще нависшей над поселком. Вера поежилась от проникшего в нее страха и снова легла в постель, укрылась с головой, чтобы не слышать грома, не видеть слепящей молнии.
Вот уже две недели, как Николай отбывает наказание в райгородке. Завтра он должен выйти, вернуться в поселок, на работу. Что будет завтра, как он себя поведет?.. Все эти две недели Вера была не в себе: приходила вовремя на службу, работала, встречалась с людьми, разговаривала, даже улыбалась, но все это шло механически, по привычке; внутри она была собрана в маленький комочек, в котором не было места ничему другому, кроме ее нынешнего положения. В первые дни она пристально всматривалась в людей, искала в них осуждения себе как жене Портнягина, докатившегося до каталажки, но ничего предосудительного не замечала: люди к ней относились хорошо, не говоря, не намекая о Николае. И это внешнее безразличие рабочих мастерской к ее судьбе, к судьбе Николая, было для нее, пожалуй, хуже возможных намеков, злорадных разговоров.