«Вот кисель! — ругал я себя. — И чего растерялся?»
Хозяйка вскоре появилась в дверях:
— Идите отдыхать, я вам постель приготовила.
— А как же вы? Стеснил я вас…
— Обо мне не беспокойтесь, — сказала она и пропустила меня в комнату.
Я быстро разделся и улегся в мягкую, как показалось мне, еще хранящую тепло своей хозяйки, постель.
«Вот она — тихая пристань, — радостно подумал я. — Что еще надо человеку для полного счастья? Такую жену, красавицу, и в городе не найдешь. Устроиться бы тут в колхоз или сельпо и жить… Жаль не спросил, где она работает?» Одним словом, как говорится, не убил, а уже посолил.
Между тем хозяйка, повозившись на кухне, потушила лампу и легла на сундук, стоявший у задней стены. Я слышал, как она укладывалась, подбивала под себя одеяло, наконец громко вздохнула и затихла…
Я долго не мог заснуть. Мысли роем носились в голове — о моей неустроенной судьбе, о прошлой жизни, но больше всего о Маше, спящей сейчас в пяти шагах от меня, о ее улыбке, синих глазах, о возможном с ней счастье.
«Если ей предложить уехать отсюда в МТС, — торопливо думал я, — наверняка будет рада. В глуши человек живет… Но почему она одна? Неужели еще никто не потревожил ее сердце?»
Я лежал, задыхаясь от мыслей, и прислушивался к каждому шороху, доносившемуся из кухни. Но там было тихо, словно никого живого. Лишь ходики на стене размеренно отщелкивали: тик-так, тик-так…
Белобрысый опять хохотнул. И что-то хотел сказать, но старик так на него посмотрел, что он вышел из-за стола и лег на свою койку.
— Наутро я проснулся поздно. Хозяйки не было. На столе стояла крынка молока, хлеб. Рядом — записка, придавленная небольшим замком. «Когда будете уходить, закройте сени», — прочел я.
Наскоро позавтракав, я пошел в правление.
Познакомившись со счетоводом, сухоньким остроносым дядькой, видать, первостатейным плутом, суетливым и говорливым, как сорока, я приступил к ревизии. Проверив первичные документы, я обнаружил ряд подчисток. Особенно меня заинтересовали документы оприходования на склад мяса и масла. Даже при беглом ознакомлении с ними уже чувствовалось, что тут не все в порядке. Счетовод юлил вокруг меня, таращил нагловатые глаза, щелкал на счетах и всячески рекламировал себя, как работника, у которого все в «чистом ажуре».
Зная по жалобе, что ревкомиссия колхоза проводила инвентаризацию имущества, я попросил вызвать председателя ревкомиссии Буслаеву. К моему огорчению, посыльная — вчерашняя угрюмая старуха, сообщила: Буслаева уехала с бригадой сеновозчиков за кормами.
Надеясь, что встречусь с Буслаевой вечером, я решил продолжать проверку.
Вскоре пришел председатель колхоза, уже немолодой, грузный человек, с воспаленными глазами. Он молча со мной поздоровался, и, узнав о цели приезда, также молча ушел к себе в кабинет и через час уехал на ферму.
Я работал, не разгибая спины, до самого обеда. Иногда, между столбиками цифр, вдруг выплывало милое лицо моей хозяйки. Где она сейчас и кто она? Спрашивать об этом счетовода я не хотел, его жуликоватый вид останавливал меня вести разговоры на темы, не относящиеся к делу.
На обед мы вышли из правления вместе со счетоводом. Я не знал, куда пойти обедать. К хозяйке? — пожалуй, неудобно. Разве в столовую?
— Какая у нас столовая? — возразил счетовод. — Зайдем ко мне, пообедаем, что есть…
Я решительно отказался. Он стал настаивать:
— Это же рядом, вон видите? — и он показал на пятистенник с новыми тесовыми воротами. — Хозяйка сегодня лапшу с гусятиной варила. Аль вы не уважаете гусятину? Или боитесь? Пойду, мол, покушаю и вот — продался. — И он визгливо хохотнул. — А вы не бойтесь. Разве вы такие дешевые?
«Да что, в самом деле, — подумал я, — не купит же он меня за обед». И я повернул к дому счетовода.
Жена его, еще не старая женщина, в противоположность мужу полная и румяная, проворно заметалась по дому. И вот на столе появилась дымящаяся лапша, тарелка соленых помидоров и… бутылка водки.
Я немножко поморщился, когда увидел эту посудинку с белой головкой, врага всех ревизоров. Но лапша так аппетитно пахла, хозяйка так мило упрашивала, я не удержался, выпил стаканчик и закусил помидором.
За лапшой я не заметил, как опрокинул второй стаканчик, и вот уже счетовод не стал казаться мне таким жуликоватым. Я видел, что это хоть и хитрый, но хлебосольный хозяин, который хочет накормить приезжего человека, попавшего в трудное положение. Что тут особенного?
Хлопнула дверь и в дом вошел председатель колхоза. Счетовод кинулся к нему, принял полушубок, шапку. Хозяйка заметалась по комнате, принесла из горницы стул.