— Пожалуйте, Иван Спиридонович, — пропела она и вытерла стул фартуком, — садитесь, закусите, чем бог послал…
Я не удивился, когда на столе появилась вторая бутылка. Мы выпили, закусили. Потом начался разговор о том, о сем, и чем больше пили, тем он становился громче и откровеннее. Счетовод оживился, сыпал шуточками, анекдотами, заставил жену поджарить яишницу с салом, а сам подливал и подливал в стаканы. Я совсем опьянел, пел песни в обнимку со счетоводом, называл председателя Ваней и под конец проболтался, что мол, люди вы хорошие, как я убедился, и не надо бы к вам приезжать, да вот Буслаева жалобу написала…
Ох, что тут поднялось! Чего только не говорилось об этой Буслаевой! И что она такая, и сякая, что от нее людям житья нет; что она первая в колхозе склочница и мужа своего ни за что в тюрьму посадила и подбивает колхозников против Ивана Спиридоновича, чтобы его сняли, видимо, сама метит в председатели…
Долго мы гуляли. Только поздно ночью я с трудом дотащился до своей квартиры. Хозяйка моя еще не ложилась спать, в окнах горел свет.
«Ждет, — подумал я, — Машенька меня ждет… Сейчас я ей все скажу. Пусть знает…»
— Маша! — закричал я, едва переступив порог. — Машенька, — и пошел к ней с раскинутыми руками.
Но она так гневно посмотрела на меня, схватила с сундука шубку, шаль и выскочила на улицу.
— Маша! — метнулся я за ней в сени. — Ты куда? Подожди! — Но ее и след простыл.
Я вернулся в дом. «Придет, — думаю, — никуда не денется. Куда от меня бежать? Просто обиделась, что не пришел вовремя… Их, женщин, тоже понимать надо, сочувствовать…»
С пьяных глаз я долго болтал сам с собой, кое-как разделся и лег в постель. «Придет, — думал я, засыпая, — тогда мы с ней договоримся…»
Проснулся я рано, лишь начало светать. Чертовски трещала голова. Вспомнив вчерашнее, я, как ужаленный, вскочил с постели. Хозяйки не было, похоже, что как ушла вчера, так и не возвращалась.
«Что я наделал?» — с ужасом подумал я, торопливо одеваясь. Мысли у меня путались и все вертелись вокруг того, что я — ревизор, пил вчера с жуликами, а потом чем-то обидел Машу, обидел так, что она ушла и не ночевала дома.
В правлении колхоза было темно. Из-за неплотно прикрытых дверей кабинета председателя пробивался лучик света, и женский голос кричал по телефону далекому собеседнику:
— Это я, Буслаева… Да, я… Вчера пьянствовал, с председателем колхоза. Как — кто видел? Весь колхоз видел.
Я рванул дверь и остолбенел: по телефону говорила моя Маша. Боже мой! Значит Маша — Буслаева? Она что-то еще кричала в трубку, а я стоял растерявшийся и жалкий, как побитая собака, не отрывая от нее взгляда. Стыд комком подступил к горлу, мне хотелось схватить себя за волосы и бить головой об стену.
Буслаева повесила трубку и поправив сбившуюся шаль, пошла из кабинета, даже не взглянув в мою сторону. У меня не хватило смелости остановить ее. Выйдя из правления, я долго смотрел ей вслед, как она легко шла по снежной тропке улицы, еще сумрачной от медленно уходящей ночи.
Кто-то тронул меня за рукав. Это дед Егор; он в старом полушубке, подпоясанном цветастой опояской, в кожаных рукавицах и шапке, у которой одно ухо стояло торчком, отчего дед казался разухабистым задирой-парнем.
— Ты, что, ревизор, оглох что ли? Я шумлю, шумлю, а ты навроде глухаря… Ну как, побеседовали с Буслаевой?
Я махнул рукой. Дед Егор поглядел на меня пристально и проговорил:
— Пойдем ко мне чай пить. Старуха обещала шаньги пекчи, больно мастерица она их стряпать, с непривычки язык съешь. Ей-бо!
Мы пошли.
— А я ходил на конный двор лошадей поить. Иду, гляжу, стоит человек у правления и вроде бы знакомый. А допрежь того Буслаева пробежала… Да-а. — И дед Егор опять посмотрел на меня. — Она женщина такая… Одно слово — герой.
Вернувшись в правление, я встретил чем-то встревоженного счетовода. Он торопливо отвел меня в сторону и, ткнув пальцем через плечо, таинственно спросил:
— Видел?
Я огляделся: на дверях шкафа, рядом с замком, белела дощечка с сургучной печатью.
— Что это? — спросил я.
— Опечатала, — задыхаясь прошептал счетовод, — Буслаева опечатала. И шкаф, и склад, и амбары, все! — Он пугливо оглянулся. — Комиссию из района вызвала… Что теперь будет?
Он с надеждой посмотрел на меня, но не найдя, видно, ответа в моих глазах, со стоном опустился на стул.
У стены стоял мой чемодан. Я удивился: как он попал сюда?
— Она, она, — простонал счетовод. — Принесла, бросила и ушла.
Три дня я прожил у деда Егора, не раз пытался повстречать Машу, поговорить с ней. Нет, не любовь меня влекла к ней, любви не было, я лишь помечтал об этом. А искреннее желание принести извинения этой хорошей, честной женщине, за обиды, за зло, причиненное мной. Но все было напрасно — она не захотела меня видеть…