Встречи прервались, и Ольга почувствовала, как ей не хватает Степана, его тихого голоса, негромкого смеха. Правда, и в эти дождливые дни Степан дожидался ее у столовой, провожал до жилого корпуса, и хотя она упрекала его, просила, чтобы не стоял, не мок под дождем, ей было приятно его внимание: оно говорило о чем-то большем, чем о простой любезности.
На третий день дождь кончился, утро выдалось на редкость ясным — тихим, безоблачным, и Ольга, придя в столовую, поглядывая на Степана, спешащего разделаться с завтраком, мысленно была уже не здесь: все же два дня они почти не виделись, и предстоящая встреча, прогулка вдвоем по пустующему утрами парку, радовала ее.
Но вот Степан, кончив завтракать, прошел подле их стола и выразительно посмотрел на Ольгу. Она поняла: выходи, буду ждать. Но сегодня их ряд обслуживался последним, долго не подавали, и Ольга мучилась, слушала рассуждения Николая Николаевича о дожде, который по его словам прошел очень своевременно, напоил землю, теперь пойдут в рост хлеба; морщилась от надоевшего ей подтрунивания Людмилы над Кириком, хотела даже встать и уйти, но постеснялась: не знала, чем оправдать свой поступок.
Выйдя из столовой, она Степана не обнаружила. Надеялась, что он сидит на скамье, поджидает ее, как и было раньше, но его не оказалось. Повертевшись, позыркав глазами, решила, что он ушел к озеру, и пошла туда.
День сегодня, как и утро, обещался быть хорошим, безоблачным; солнце уже обогревало деревья, травы, но было еще сыро после дождей, и Ольга скоро промочила ноги.
Но Степана не оказалось и на их условном месте. «Где же он мог быть?» — терялась она в догадках, осматривая береговую полосу озера.
Озеро еще темнело; ветра не было, но мелкие волны ходили по нему, и озеро казалось изрытым, как плохо вспаханное поле.
Но вот и Степан, — он спускался к ней по крутому откосу. Ольга видела, как он спешил, хватался за стволики берез, ноги его скользили по мокрой траве, он притормаживал, становился боком, и вдруг сорвался: поскользнувшись, упал на спину и пополз по откосу. Ольга вскрикнула, подняла в испуге руки к лицу, бросилась к Степану, сползшему чуть ли не к ее ногам.
— Как это… как это вы… так неосторожно, — в тревоге говорила она, помогая Степану подняться.
Тот встал, виновато улыбнулся, оглядел себя, стал отряхивать от мокрого сора брюки. И тут Ольга увидела кровь на его руке.
— Надо же! — упрекнула она Степана, доставая носовой платок, перевязывая ему ранку. — Зачем было так спешить, торопиться?
— Так автобус же! — оправдывался Степан. — Он ждать не будет.
— Какой автобус?
— Уезжаю я, Ольга Николаевна. Уже документы взял.
И он похлопал себя по карману, где, видимо, лежали эти документы.
— Как уезжаешь? — изумилась Ольга, даже не заметив, что перешла на «ты». — Ведь еще четыре дня!
— Вчера письмо получил от мамы, просит приехать… Лужок ей выделили, надо помочь, заготовить коровке сена на зиму.
Это известие было так неожиданно, что, похоже, сломило Ольгу. Она растерялась, ощутила слабость в ногах, оглянулась, где бы сесть, но всюду было сыро, и осталась стоять.
— Ну что же, раз надо, поезжай, — только и сказала она, собравшись с силами.
Они стояли, глядели друг на друга, и не было слов, лишь одна тоска в их глазах.
— Так и быть, поцелую я тебя… На прощание, — вдруг вырвалось у нее, и сразу стало легко, будто сняла с себя неимоверную тяжесть. — За все… за все.
Степан приник к ней и, оторвавшись, держа за руку, заглядывая в глаза, говорил торопливо:
— Я не забуду вас, Ольга Николаевна… Мы еще встретимся. Я вам напишу!
И побежал тропой, отбежав, помахал ей, и скрылся за кустами.
Ольга не пошла его провожать, стояла в раздумье, глядела на озеро. Озеро светлело, успокаивалось, и на душе Ольги тоже росло успокоение, уходила тревога, вызванная неожиданным отъездом Степана.
Стояла и думала: вот уехал человек, с которым она провела всего десять дней, — десять дней, а так крепко он задержался в ее сердце! И надо бы, казалось, ощущать потерю от его отъезда, а она этой потери не ощущает, наоборот, в ней росло, крепло чувство ожидания чего-то хорошего, что должно будет прийти — если не сегодня, то завтра, не завтра, так послезавтра, но обязательно придет, не обойдет ее…
1981 г.
СТРАНИЦЫ ДЕТСТВА
КРАСНАЯ ШАПОЧКА
Вот и осень. Просохшие после дождей дороги укатаны колесами телег, — страда закончилась, возят с полей на гумна снопы. Утрами в улице гремят телеги, ходко бегут кони. Потом весь день плывут воза со снопами, поскрипывают оси, идут мужики рядом с возами. Пахнет полем, пересохшей соломой, и этот запах, смешанный с запахом выкопанной, обсыхающей в огородах картошки, стоит круглые сутки. Дни теплые, а по утрам зябко, на плетни, на кучки картофельной ботвы садится иней.