— А в школу опоздаю, — ответил я хрипучим спросонок голосом.
— Какая школа? Спи, знай! — прикрикнула мать.
— Как — какая? — Я окончательно просыпаюсь, гляжу на спокойно лежавшую мать. — Ты, наверно, позабыла?
— Не приняли тебя, — отвечает мать и протяжно зевает. — Отец ходил вчера, ему учительница сказала, мал еще, нет семи лет… На будущий год, говорит.
До меня не сразу доходят слова матери: как это так, не приняли? А сумка, которую мне сшили? А шапка? А букварь? Ведь все это у меня есть! И буквы я все знаю.
— Ты что-нибудь напутала, не поняла! — кричу я матери. Мне страшно подумать, что она говорит правду. — Сама шила мне сумку!
— Ну и чё? — говорит спокойно мать. — На тот год пойдешь. Дождется тебя сумка.
Значит, и правда, не приняли меня в школу. Я вскакиваю с постели, и базлаю во весь голос, иду куда-то, а куда — из-за слез не вижу. Тетка Варвара открывает в избу двери, слышу, как она напевает:
— Это кто обидел нашего Ванюшку, нашего маленького сыночка? Ах, она мама, какая нехорошая!
Я отталкиваю от дверей тетку Варвару — нужны мне ее утешения! — и выскакиваю во двор, сажусь на крыльцо, на холодную каменную плиту, и вою горше прежнего.
Мать, как была в исподнем дубасе, выскочила разлохмаченная на крыльцо, присела ко мне, обняла, стала уговаривать:
— Ну, перестань… Что поделаешь, раз года не вышли. Не один ты, вон сколь ребят дома остались. И никто не ревет, окромя тебя.
— А Кузя? — спрашиваю я мать о своем дружке, с надеждой гляжу на нее, вытирая ладонями мокрые щеки.
— Чё Кузя? Кузя старше на год. Через год и ты пойдешь.
То, что Кузя будет учиться, а я нет, я уже перенести не мог, с ревом вырвался из рук матери, кинулся к воротам, ухватился за решетины и завыл на всю улицу.
Дядя Всеволод, вышедший открывать свою лавку, услышав мой рев, поспешно перешел улицу.
— Ах, какие слезы, какие белые! — пошутил он. — И с чего бы это?
— В школу не приняли, вот и плачем, — ответила ему мать.
— В школу, говоришь, не приняли? Это уже серьезно… Ну-ко, пойдем ко мне, поговорим.
Он берет меня за руку, я перестаю реветь, иду за ним. Дядя открывает лавку, и мы входим внутрь. После улицы в лавке кажется темно, но я все тут знаю наизусть, сажусь на ящик из-под спичек и, все еще всхлипывая, смотрю, как дядя Всеволод заходит за прилавок, выносит мне большой печатный пряник.
— На-ко, поешь, успокойся. Еще не все пропало, не тужи, найдем ходы-выходы.
Я постепенно успокаиваюсь, гляжу с надеждой на дядю. Он занялся приборкой в лавке, протирал тряпкой прилавок, насыпал из мешков что-то в ящики, приводил в порядок товар на полках.
Вот и первый посетитель, им оказался подрядчик Владимир Иванович. Дядя Всеволод ему обрадовался, весело поприветствовал, они поздоровались, протянув руки через прилавок, заговорили о чем-то с шутками, со смехом. И когда наговорились, дядя сказал Владимиру Ивановичу:
— Ну, наделали вы нам сегодня слез.
— А что? — встрепенулся тот, уставился на дядю.
— Да вот, племянник мой, — и дядя показал на меня. — Изревелся парень. В школу не приняли.
Владимир Иванович повернулся, посмотрел на меня, сидевшего на ящике с печатным пряником в руке — а пряник был большой, чуть помещался в горсти, — легонько усмехнулся, потом сказал дяде:
— Что ж, Всеволод Яковлевич, придется помочь вашему горю. Как такого молодца да без школы? Так и быть, подскажу жене.
— Подскажите, Владимир Иванович. Осушите нам слезы.
Купив папирос, подрядчик ушел.
Утром следующего дня отец отнес меня в школу. Так и запомнился мне этот день: я не сам шел в школу с сумкой через плечо, как мечталось раньше, а отец нес меня на руках — ему было просто некогда вышагивать со мной.
Учительница, Анна Николаевна, встретив нас, очень обрадовалась, будто давно ждала меня, спрашивала как зовут, и, даже показалось, хотела, как и отец, тоже взять меня на руки, но видимо раздумала, взяла за руку и повела в класс, где было много ребят, и посадила за первую парту, напротив своего столика.
Поискав глазами Кузю — оказалось он сидел позади меня, у стены, — я привстал и крикнул радостно, на весь класс:
— Кузя! Я здеся! Меня тоже приняли!
Хотелось порадоваться, что я тоже в школе, что мы опять вместе, высказать эту радость Кузе, но Анна Николаевна постучала линейкой по столику и сказала строго:
— В классе надо вести себя тихо, не мешать заниматься. Если хочешь что спросить, подними руку, я отвечу… А сейчас вынь букварь, будем учить буквы.
— А я их все знаю, — ответил я, поспешно доставая букварь из сумки. — Вот, посмотри, как я их выучил.