Иерусалим (7–13-го)
Храмовая гора.
Стена Плача.
Через вайфай – в Ничто.
Во время обратного перелета, очень пожилой немецкий господин: «Позвольте спросить, что побудило вас читать Новалиса, – с удивленным нажимом на Новалисе. – Это ведь наверняка трудное чтение?» Мы с Даней разговаривали друг с другом по-русски, он был растроган. После того как я ответила: «Нет, я довольно хорошо могу читать по-немецки», – он потерял ко мне всякий интерес.
16 января
18 января
Я была так тесно связана с Олегом, что мéста для других дружб не оставалось (только Лена Шварц была для нас тем, кого можно назвать другом, и еще Вадим Струков, танцор, лучший Дроссельмейер из «Щелкунчика» Чайковского, какого можно себе представить; оба уже мертвы).
23 января
Иногда воспоминания, как короткая секвенция, неотличимы от реальности.
Иван Бунин как-то сказал, что легче умереть за женщину, чем жить с ней. Типичное мужское высказывание, не лишенное язвительности. Применительно к трауру можно было бы сказать: легче умереть вслед за каким-то человеком, чем проживать, продумывать траур по нему.
Я питаю иллюзию, что сумею разложить боль на составляющие и исследовать ее структуру. Но боль – нечто тяжелое, инертное и гомогенное.
24 января
Траур – сфокусированность на шоке, который длится. Как если было бы возможно разложить на составляющие сам шок и исследовать его. Единственное познание, выводимое из этого, – что такая сфокусированность ни к чему не ведет. И все-таки это тоже особого рода познание.
25 января
Возможно, наши мертвые тоскуют по нам точно так же, как мы тоскуем по ним.
27 января
Я тоскую по Олегу как по живому человеку. Как мы тоскуем по кому-то, кто для нас (как) живой? Требовательно. Даже – бросая вызов. Вызов – кому? Не умершим, ведь абсолютная пассивность умерших защищает их от наших глупых выходок. Кому/чему же бросается вызов? Пустоте. «Без Олега я пустее, чем ты», – могла бы я ей сказать. Свойственно ли пустоте чувство юмора…
28 января
Распространенное представление, что мертвые видят и слышат нас.
Однако в «Божественной комедии» тени ада хотят получить от странника-среди-миров Данте сведения о другой стороне: они знают будущее, но не знают настоящего. Те, что обитают в чистилище, знают, по крайней мере, о молитвах, возносимых ради их душ живыми. Обитатели рая – всезнающие. Мы думаем, что наши умершие пребывают в раю.
Каким же самоочевидным кажется то, что они узнают обо всем вместе с нами. Если они там становятся умнее, чем мы здесь, то наши заботы для них – детский лепет и едва ли понятны. Если же они там точно так же глупы, как мы здесь, то каждый остается при своих дурачествах, своей вине, своем тосковании, своих страхах и при всем том, из-за чего люди отделены друг от друга. Может быть, они нас не слышат, но надеются, что мы слышим их.
28 января 2022
Смерть Другого – это событие жизни
Принято считать, что современное общество экономического роста и потребления хочет изгнать траур. Однако почти все, что мы знаем об обращении со смертью и трауром в прошлом, тоже свидетельствует об их блокировании и вытеснении.
Я говорю на одном дыхании: «смерть и траур». Но, может, люди сегодня и в самом деле страшатся траура больше, чем прежде, может, смерть и траур следовало бы воспринимать более обособленно?
В XVI веке Монтень насмешничает над людьми, которые вытесняют смерть, траур же окружают почитанием: «Люди снуют взад и вперед, топчутся на одном месте, пляшут, а смерти нет и в помине. <…> Но если она нагрянет – к ним ли самим или к их женам, детям, друзьям, захватив их врасплох, беззащитными, – какие мучения, какие вопли, какая ярость и какое отчаянье сразу овладевают ими!» («О том, что философствовать – это значит учиться умирать»).
Траур же, напротив, приветствуется, что тоже не встречает понимания у Монтеня: «В его одеяние обряжают мудрость, добродетель, совесть – чудовищный и нелепый наряд!» («О скорби»).
Как почти все тогда, Монтень рано пережил много потерь, из его шести дочерей только одна достигла взрослого возраста, и он знал, о чем говорит, когда сказал, что относится к числу тех, кто более других неуязвим для траура.