Выбрать главу

– Чего нельзя, того нельзя, – рассмеялся молодой Бартон далеко-далеко. – Я же не могу знать, ответил ли ты на мой звонок. Все это автоматика. Ты разговариваешь с записью, а вовсе не со мной. Сейчас две тысячи тридцать седьмой год, для тебя – шестьдесят лет назад. На Земле сегодня началась атомная война. Всех колонистов отозвали с Марса на ракетах. А я отстал…

– Помню, – прошептал старик.

– Один на Марсе, – рассмеялся молодой голос. – Месяц, год – не все равно! Продукты есть, книги есть. В свободное время я подобрал фонотеку на десять тысяч слов – ответы надиктованы моим же голосом и подключены к телефонным реле. Буду сам себе звонить, заведу собеседника…

– Да, да…

– Шестьдесят лет спустя мои записи мне позвонят. Я, правда, не верю, что пробуду на Марсе столько лет. Просто мысль такая замечательная в голову пришло, средство убить время. Это действительно ты, Бартон? Ты – это я?

Слезы текли из глаз старика.

– Да, да…

– Я создал тысячу Бартонов, тысячу магнитофонных записей, готовых ответить на любые вопросы, и разместил их в тысяче марсианских городов. Целая армия Бартонов по всей планете, покуда сам я жду возвращения ракет…

– Дурак! – Старик устало покачал головой. – Ты прождал шестьдесят лет. Состарился, ожидая, и все время один. И теперь ты стал я, и ты по-прежнему один, один в пустых городах…

– Не рассчитывай на мое сочувствие. Ты для меня чужак, ты живешь в иной стране. Зачем мне грустить? Раз я диктую эти записи, я живой. И ты, раз ты слушаешь их, тоже живой. Но друг друга понять мы не можем. Ни один из нас не может ни о чем предупредить другого, хоть мы и перекликаемся через годы – один автоматически, другой по-человечески страстно. Я живу сейчас. Ты живешь позже меня. Пусть это бред. Плакать не стану – будущее мне неведомо, а раз так, я остаюсь оптимистом. Записи спрятаны от тебя и лишь реагируют на определенные раздражители с твоей стороны. Можешь ты потребовать от мертвеца, чтобы он зарыдал?..

– Прекрати! – воскликнул старик. Он ощутил знакомый приступ боли. На него накатила тошнота – и чернота. – Боже, как ты был бессердечен! Прочь, прочь!..

– Почему был,старина? Я есть.Пока лента скользит по тонвалу, пока крутятся бобины и скрытые от тебя электронные глаза читают, выбирают и трансформируют слова тебе в ответ, я буду молод – и буду жесток. Я останусь молод и жесток и тогда, когда ты давным-давно умрешь. До свидания…

– Постой! – вскричал старик.

Щелк!

Бартон долго сидел, сжимая умолкшую трубку. Сердце болело нестерпимо.

Каким сумасшествием это было! Он был молод – и как глупо, как вдохновенно шли те первые годы одиночества, когда он монтировал все эти управляющие схемы, пленки, цепи, программировал вызовы на реле времени…

Звонок.

– С добрым утром, Бартон! Говорит Бартон. Семь часов. А ну, вставай, поднимайся!..

Опять!

– Бартон? Говорит Бартон. В полдень тебе предстоит поехать в Марстаун. Установить там телефонный мозг. Хотел тебе об этом напомнить.

– Спасибо.

Звонок!

– Бартон? Это я, Бартон. Пообедаем вместе? В ресторане "ракета"?

– Ладно.

– Там и увидимся. Пока!..

Дз-з-з-иин-нь-нь!

– Это ты? Хотел подбодрить тебя. Выше нос, и так далее. А вдруг именно завтра за нами прилетит спасательная ракета?

– Завтра, завтра, завтра – завтра…

Щелк!

Но годы обратились в дым. И Бартон сам заглушил коварные телефоны и все их хитроумные реплики. Теперь телефоны должны были вызвать его только после того, как ему исполнится восемьдесят, если он еще будет жив. И вот сегодня они звонят, и прошлое дышит ему в уши, нашептывает, напоминает…

Телефон. Пусть звонит.

"Я же вовсе не обязан отвечать", – подумал он.

Звонок!

"Да ведь там и нет никого", – подумал он.

Опять звонок!

"Это будто сам с собой разговариваешь, – подумал он. – Но есть разница. Господи, и какая разница!.."

Он ощутил, как его рука сама подняла трубку.

– Алло, старик Бартон, говорит молодой Бартон. Мне сегодня двадцать один! За прошедший год я установил мыслящие голоса еще в двухстах городах. Я заселил Марс Бартонами!..

– Да, да…

Старик припомнил те ночи, шесть десятилетий назад, когда он носился сквозь голубые горы и железные долины в грузовике, набитом всякой техникой, и насвистывал веселые песенки. Еще один аппарат, еще одно реле. Хоть какое-то занятие. Приятное, необычное, грустное. Скрытые голоса. Скрытые, запрятанные. В те молодые годы смерть не была смертью, время не было временем, а старость казалась лишь смутным эхом из глубокого грота грядущих лет. Молодой идиот, садист, дурак, и не помышлявший о том, что снимать урожай придется ему самому…

– Вчера вечером, – сказал Бартон двадцати одного года от роду, – я сидел в кино посреди пустого города. Прокрутил старую ленту с Лорелом и Харди. Ох и смеялся же я!..

– Да, да…

– У меня родилась идея. Я записал свой голос на одну и ту же пленку тысячу раз подряд. Запустил ее через громкоговорители – звучит, как ты, что двери в городе хлопают, и дети поют, и радиолы играют, все по часам. Если не смотреть в окно, только слушать – все в порядке. А выглянешь – иллюзия пропадает. Наверное, начинаю чувствовать свое одиночество.