Ну, зачем мне идти на завод? Лучше лишний час посидеть за роялем.
И, важно размахивая своей блестящей папкой,
Нина пошла к выходу.
Коля с негодованием посмотрел ей вслед.
— И чего она задается своей музыкой! Исключить ее из пионеров — и дело с кондом!
— Не говори глупостей, — нахмурилась Зоя.
Ей стало очень грустно и обидно: столько она хлопотала, так старалась, чтоб все пошли…
Сама Зоя на калошном заводе, где работает ее мама, была не раз. И всегда ей было так интересно смотреть на длинный-длинный конвейер, по которому плавно и ритмично проплывали маленькие колодки. Она любила наблюдать, как постепенно, ловко и быстро обряжают работницы голую колодку. Одна натянет на нее светлую подкладку, вторая наложит резиновый передок, третья — задник, четвертая приладит подошву. И плывут одна за другой колодки, переходя из рук в руки, пока не превратятся в маленькие, сверкающие лаком, украшенные бархатными отворотами теплые детские ботики. Зоя знала почти всех работниц на конвейере маминого цеха — от молоденькой ученицы Маруси до старой знатной обтяжчицы Агафьи Александровны.
Много о жизни этих женщин рассказала ей мама — бригадир цеха. Недавно работницы выбрали ее депутатом в Совет. Девочка гордилась своей матерью, она хотела, чтобы все ребята увидели, как работает ее мама.
Зоя обиженно вздохнула.
— И почему это Нина ничем, кроме себя, не интересуется?
На этот сбор Нина пришла с удовольствием: вожатая обещала пригласить известного композитора.
В пионерской комнате развесили флажки. Принесли из столовой скамейки и расставили, как в кино. Пианино с открытой крышкой выдвинули на середину. Сразу стало торжественно.
Все ожидали, что композитор высокий, важный и строгий. А оказался он простым, живым и веселым человеком. Он пошутил с ребятами, потом сел за пианино и стал играть свои песни. Эти песни знали все ребята. Они запели, и гость пел вместе с ними.
— Ну, поете вы недурно, — сказал он, — а вот нет ли среди вас юных композиторов?
— Композиторов нет, — закричали ребята, — а пианисты есть.
Нина ожидала, что сейчас назовут ее имя. Она покраснела, а зеленый бант на ее голове поднялся еще выше.
Но вожатая вывела на середину Клаву:
Это самая молодая наша пианистка, она учится всего три месяца.
Клава играла медленно, неуверенно, но трели под ее пальцами получались чистыми и прозрачными, как стеклышки.
— Ну что ж, — улыбнулся композитор, — для трех месяцев это совсем не плохо! А кто же тебя учил?
И тут вывели Зою. Как всегда в минуты волнения, Зоя побледнела. Сосредоточенная и строгая, села она и, слегка наклонив голову, стала играть. С первых же звуков Нина вся подалась вперед. Зоя играла вальс Шопена, самый любимый ее вальс, играть который она только мечтала.
Два голоса попеременно пели в вальсе: один — глубокий, вдумчивый — как будто убеждал и уговаривал, а другой — непокорный — отвечал насмешливо, переливчато — звонким смехом. Будто спорили два человека, и разговор их был очень волнующим, очень важным…
«Как она хорошо играет!» — думала Нина, прижимая руки к горячим щекам.
Зоя уже давно кончила играть, а Нина все еще сидела, охваченная каким-то необыкновенным волнением.
Ома очнулась от громкого стука, это хлопали в ладоши ребята, и вместе с ними хлопал и гость. Он поднялся с места и растроганно обнял девочку.
— Нина Орлова лучше играет, — застеснявшись, сказала Зоя. — Она у нас главная пианистка, вот увидите!
— Нина Орлова! Нина Орлова! — подхватили ребята.
Все посмотрели на Нину, и никто не узнал ее. Рядом с гостем стояла робкая, смущенная девочка. Даже пышный зеленый бант на ее голове будто увял.
Опустив руки, она тихо говорила:
— Нет, я так не умею играть…
— Ну, не обязательно, так, — засмеялся композитор. — Играй, девочка, как умеешь.
— Я не могу ничего сыграть, — еще тише сказала Нина, — я учу большую сонату, но она у меня еще не готова. А другие вещи я не повторяла… все забыла…
— Только задается, а сама ничего не умеет! — крикнул с места Коля Муратов.
Но было что-то такое жалкое во всем виде Нины, что заставило ребят сердито одернуть Колю…
А вожатая наклонилась к композитору и тихо сказала:
— Спасибо, что пришли… Вы нам помогли поговорить по душам.
ЧЕМПИОН ПО КНИГАМ
Мы сидели на вокзале маленькой дачной станции, куда загнал нас начавшийся ни с того ни с сего затяжной, нудный дождь. У каждого из нас в руке было лукошко с земляникой, которую хотелось принести в лагерь сухой и невредимой: пусть все ребята посмотрят и позавидуют — найти такое ягодное место под стать только нашему звену!
— Эх, жалко, книжки с собой не взяли! — вздохнула Зина. — Еще когда дождь кончится, а тут торчи без дела…
— Зачем тебе книжка, когда с нами Миша Пустодеев? — спросил я. — У него вся голова набита книгами, он их, наверно, больше тысячи прочитал! О какой не услышит, сразу: «А! Эту я знаю, давно прочитал!» Ты у нас прямо чемпион по книгам, правда? — подмигнул я Мише.
— Да, довелось мне почитать на своем веку… — скромно вздохнул Миша.
— Ты, наверно, столько интересных историй знаешь! — подъезжал я к Мише. — Расскажи нам что-нибудь смешное!
Миша важно наморщил лоб, мы все подвинулись к нему поближе.
— Недавно, — начал Миша задумчиво, — хотя нет, уже очень давно, я прочитал пресмешную книжечку, она так и называется: «Веселая семейка». Ну, и нахохотался же я! Это про то, как два мальчика решили бросить школу и поступить в цирк. Ну и вот, начали они дрессировать свою собаку — умора! Мама с утра уйдет на работу, оставит сахар, а они этим сахаром своего Артемона кормят. Артемон — это их собака…
Я уже давно заметил, что Зина толкает меня в бок, а Люся делает какие-то странные гримасы. Но мне было не до них: я с изумлением слушал Мишу.
— Подожди, подожди, ты, кажется, путаешь что-то. По-моему, ты. рассказывал про Витю Малеева.
— Ясно, про Витю Малеева, — не выдержала Зина, — только этот Витя вовсе не собирался поступать в цирк, это Шишкин решил…
— И потом, — перебила Зину Люся, — собаку звали Лобзик! Артемон вовсе не шишкинская собака, а пудель куклы Мальвины из книги «Золотой Ключик или приключения Буратино».
— Да, да, ты все перепутал, — с огорчением сказал я.
— Ничего не перепутал! Это вы все перепутали, — нахмурился Миша.
— Нет, мы говорим правильно, я все хорошо помню, — горячилась Зина. — «Веселая семейка» совсем не про это, а про то, как ребята выводили цыплят в самодельном инкубаторе.
— Ну, знаете… — Миша замолчал и отвернулся.
Я подумал, что зря мы обидели товарища. Ну, ошибся разок, столько прочитал человек — неудивительно! И я сказал:
— Брось, Мишка, дуться! Расскажи что-нибудь другое, про войну, про героев…
— Ой, про героев! — обрадовалась Зина. — Я тоже очень люблю!
Миша долго молчал.
— Так и быть, — заговорил он наконец, — только не прерывайте меня, пожалуйста, это сбивает.
Миша опять повернулся к нам.
— Вот я вам расскажу про героиню Гулю Королеву, как она на войне храбро брала высоту номер четыре.
— Почему номер четыре? — удивились мы.
— Разве вы не знаете? — усмехнулся Миша. — На воине всегда берут какую-нибудь высоту, и у этой высоты есть номер — это всем известно. У той высоты, которую брала Гуля, был четвертый номер — вот и все. Потому и книга так называется.
— Неправда, — закричали мы все разом, — вовсе не потому!
— И вообще, — вздохнул я, — ты читаешь, а ничего не понимаешь.
— Это я-то не понимаю!
— Не понимаешь, не понимаешь, — твердил я, — все путаешь.
— И пусть! Не ваше дело! Я зато всего Гайдара прочитал!
— Всего Гайдара! — Я недоверчиво покачал головой. — Сочиняешь…
— Ну, если всего Гайдара, — усмехнулась Зина, — скажи тогда, что такое РВС?