- Помниться мне, в детстве вы были не разлей вода, - продолжал подначивать, едва сдерживаясь от издевательской улыбки.
- Нам было по три. Одри ещё даже не научилась внятно говорить, поэтому с ней легко можно было найти общий язык, - съязвила Астрид. Даже столь незначительное упоминание о девушке действовало на неё раздражающе. Мистер Кромфорд знал об этом, хоть и не понимал причины, из-за чего время от времени донимал.
- Должен тебя расстроить, но, когда ты уедешь в Оксфорд, тебе часто придется с ней встречаться.
- Во-первых, не «когда», а «если», - отец тут же хотел возразить этому замечанию, но Астрид не дала для этого времени, поскольку говорила без остановки. – Во-вторых, мне удавалось избегать её в школе, поэтому, думаю, сумею делать это и в городе, где полно народу. И в-третьих, разговоры о ней ещё больше портят мне настроение.
- Что же испортило тебе настроение до этого разговора?
С ответом Астрид не спешила. Вопросительно посмотрела на отца, мол, неужели он не догадывался? Мужчина грустно усмехнулся, отведя взгляд. Конечно же, догадывался. К сожалению, от этого было не проще.
Наверное, поэтому мистер Кромфорд решил, что обед с дочерью немного растормошит её. Они давно не общались по душам, не проводили времени вдвоем, не смеялись. Мужчине было сложно поверить, что настал день, когда между ним и Астрид стал третий – парень. Когда-то он дал себе обещание не лезть в личную жизнь дочери, чем пренебрегали его родители в своё время, но откуда ему было знать, что она вдруг решит влюбиться в Джорджа Абрамса. Будь это кто-угодно, кроме него, как мистер Кромфорд поднял бы вверх руки и дал заднюю, приняв выбор дочери, каковым бы тот ни был.
К сожалению, он знал Джорджа с его рождения, следил за тем, как тот рос, и наблюдал, кем, в конце концов, стал. Мистер Кромфорд видел парня насквозь и ничто не вызывало в нем и малейшей симпатии. В его молчании вместо скромности мужчина находил высокомерную заносчивость и раздражительность, а в немногословных высказываниях хвальбу и задирство. Увлечение парня фильмами считал несерьезным и бесперспективным. К тому же Джордж казался мистеру Кромфорду слишком холодным и бесчувственным, особенно в своем отношении к отцу, который игнорировал это. Парень и к остальным будто бы не питал особого уважения. Вряд ли он умел делать счастливым кого-либо, кроме себя.
Он жалел, что упустил момент, когда Астрид вдруг ослепла. Мистер Кромфорд потерял бдительность, уверенный, если парень был не по душе ему, то с недоверием должна была относиться к Джорджу и девушка. Разве не потому она становилась непривычно молчалива в его присутствии? Не это ли было причиной заметной отчужденности? Мужчина замечал, как Астрид становилась тихой в компании парня, но не такой уж очевидной была для него мысль, что причиной тому была её влюбленность в парня.
Мог ли мистер Кромфорд предупредить это? Вряд ли. Он и собственному сердцу ничего не мог приказать, что уж говорить об её. Всё, что мужчина мог сделать, это ограничить встречи дочери с парнем, пока всё не зашло слишком далеко. В то же время они ведь были ещё детьми. При встрече почти не общались, сидели в разных углах стола, каждый рядом со своим родителем, и не перекидывались даже короткими взглядами. Ничего не предвещало беды, кроме неприсущей Астрид стеснительности, что мистер Кромфорд в шутку высмеивал, не отдавая себе отчета, почему дочь внезапно становилась другой. Может быть, если бы он спросил у неё тихо перед сном по секрету, она бы призналась, но он не удосужился сделать и этой мелочи. Теперь же, глядя на дочь, испытывал сожаление, будто в её самообмане была его вина.
В свою очередь Астрид не могла обвинять отца в своей опрометчивости. Он раздражал ослиным упрямством и неуступчивостью перед тем, чтобы выслушать её, отчего казалось, не мог понять. На самом деле она и не нуждалась в его понимании, поскольку в большей мере хотела бы понять себя сама. Какова была истинная природа её чувств к Джорджу? Может быть, Астрид любила его лишь из потребности любить? Почему тогда ей так сложно давалось признание в любви к Эду?
Астрид не была уверена, стоило ли идти на вечеринку, даже когда назначенное Джорджем время прошло. Тишина в доме подначивала к сомнениям. Эдит с отцом уехали, и лучшего время, чтобы уйти незамеченной нельзя было дождаться, и всё же она медлила. Рвениям сердца противоречила трезвость здравого рассудка. Внутри девушки точилась ожесточенная борьба, что при любом исходе была обречена на поражение. Вот только насколько разительны будут последствия? Это больше всего и занимало её.