Всё казалось невыносимым – комната, в которой мы находились, мебель в ней, весь дом в целом, чёртов город, да и мы сами. Я словно была в клетке, о прутья которой разбивалась в отчаянной попытке освободиться. Но чем была для меня свобода? Новым заключением? Жизнь не могла быть прежней. Мы были марионетками в руках всепоглощающего времени, что было беспощадно, жестоко и неизменно. Оно толкало нас в водоворот обстоятельств, неурядиц и конфликтов, делая из нас людей, которыми мы никогда прежде не намерены были стать. Казалось невыносимой одна лишь мысль, что из нас двоих в большей мере изменилась я, чем обременяла и себя, и его.
- Я больше не выдерживаю её! Я больше не могу! Это невыносимо! – что было силы, я толкнула мужа в грудь. Наконец-то он отпустил меня, вопреки чему не сделал ни единого отдаляющего шага. Он смотрел на меня исступлено и будто бы всё ещё недоумевающе, что становилось своего рода пыткой. – Она ненавидит меня! Постоянно кричит, плачет и толкается!
- Разве она не относиться к тебе в точности, как и ты к ней? – спросил спокойно, но без осторожности.
- Прости, что? – я тяжело вздохнула, переступив с ноги на ногу.
Он знал. Конечно, он обо всем знал, а я об этом даже не подозревала. Думала, он нарочно ничего не замечал, закрывал глаза на происходящее, упрямо игнорировал действительность, но он всё видел. На самом деле это я не хотела об этом знать, глупо полагая, что всё было на глубине моей души, а не на поверхности.
После рождения девочки я передала её в руки мужа в следующую же минуту после знакомства. Отдала её, оттолкнув от себя раз и навсегда. После этого не сказала и слова. Сквозь крепко сжатые зубы приняла на себя роль матери и тащила на себе, как крест, ни разу не возразив, не воспретив и не пожаловавшись. За несколько месяцев я не проронила ни единого уличающего мою ложь слова. Пыталась быть хорошей, но моё истинное отношение к девочке было не в словах. Оно было в каждом отвернутом взгляде, тяжело испущенном вздохе и порой раздраженном тоне. Кажется, я была единственной, кто отрицал правду. Муж же просто смиренно терпел её.
- Ты не хотела её с самого начала, чего даже не пыталась отрицать. Я напрасно полагал, что стоит тебе родить, как твоё отношение к ней измениться. Я всегда воображал тебя нежной любящей матерью, но вместо этого ты стала холодной, замкнутой и обозленной. Ты же сама нарочно отталкиваешь её и ненавидишь вместо того, чтобы хотя бы попытаться полюбить и принять. Она ведь нуждается в тебе больше всех…
- Прекрати! – закричала громче обычного. – Она нуждается в тебе! И ты это сам прекрасно знаешь, потому что… Она знает, что ты любишь её сильнее остальных. Она для тебя значит буквально всё!
- Да, потому что она часть меня! Впрочем, не меньше, как и тебя, - его попытки привязать мне любовь к дочери были отчаянными, но толку от них было мало. Я не могла изломить душу, дать указание сердцу любить то, что было чуждым. Я по-прежнему хотела любить лишь его одного, но теперь этого стало тоже мало. Разделив свою любовь надвое, он хотел, чтобы то же сделала и я, что было невозможно. – Моя любовь к тебе другая, но не менее сильная.
- У тебя больше нет любви ко мне, - и снова мы вернулись к тому, с чего начали. Я вернула нас к этому. Я была слишком одержима им и его любовью. Настолько сильно, что не могла оставить это в покое. Ребенок не был плодом нашей любви. Она была её разрушителем.
- Ты сошла с ума! Совершенно свихнулась! Я не знаю, как тебе ещё объяснить, - его ладонь зарылась в волосах, которые он оттянул чуть назад, прежде чем тяжело вздохнул. – Мы не должны были стать такими же, как наши родители, но, кажется, мы гораздо хуже них.
- Нет. Ты идеальный. Ты лучший отец в мире, - мой голос стал тихим. В моей похвале не было иронии, только затаенное обвинение. – Из нас двоих оплошала лишь я.
Я поспешила выйти из комнаты, прежде чем он успел что-либо ответить. Он намеривался пойти следом, остановить, и тогда был её выход. Она зарыдала, громко закричала, приковав его к себе. Я знала, что она сделает это именно в эту секунду. Иначе и быть не могло, ведь она выжидала подходящего момента. Это была своего рода насмешка надо мной. Ведь он не мог покинуть комнаты, он должен был остаться.
Я слушала её крики до полуночи, прежде чем они уснули. Когда я вернулась в комнату, они лежали на нашей общей кровати, спали бок о бок. Прелестная картина, согревающая душу любящей матери. Не будучи таковой, я испытывала раздражение. Казалось, в ту минуту я стала ненавидеть её ещё сильнее.