Астрид любила свою беспечность и потешалась легкомыслием, будто те были её ближайшими друзьями. Любые упреки в несерьезности девушка научилась воспринимать, как комплимент. Стоило же кому-то назвать её ветреной и безрассудной, как она громко хохотала в ответ. Астрид никогда не нуждалась в постороннем мнение о себе, покуда имела собственное. Она не хотела позволять словам разрушить себя, ведь они были ничем иным, как пустотой, что порождала внутри грудной клетки другую. Пустота — это ведь холод, а Астрид жить без тепла не умела. И она постоянно наполняла себя, пусть порой и хламом, только бы не остаться однажды вовсе пустой.
Прошлой ночью она долго не могла уснуть. Всё думала о чёртовой записке, пытаясь вспомнить хоть слово, что все вдруг растерялись. Не помнила даже, что сказала Эбби, декламируя той каждое слово, что вместе утонули в холодных глубоких водах недоумения и злости, что всегда легко брали над ней верх. И какая ей вообще к чёрту была разница, даже если отец, действительно, изменял Эдит? Она ведь её никогда по-настоящему даже не любила.
— Перестань играть с едой, — мистер Кромфорд был первым, кто нарушил молчание. Эдит тут же отвела взгляд от окна, будто слова эти предназначались ей. Она даже бегло схватила вилку, что уже через минуту без лишнего шума положила обратно. — Ты слышишь меня? — его тон был приказным и нетерпеливым, когда Астрид намеренно ослушалась его.
— Ладно, — она бросила вилку, чтобы та с лязгом ударилась о край тарелки, прежде чем облокотилась о стол, подперев голову руками. Девушка всё ещё избегала смотреть отцу в глаза, и теперь её усилия были слишком очевидными.
— Ведешь себя, как ребенок, — было похоже на обвинение, что сумело задеть Астрид за живое. Она нахмурилась, но глаз на мужчину так и не подняла. Ей пришлось закусить нижнюю губу, чтобы не дать себе воли взболтнуть лишнего. — Надеюсь, ты начала готовиться к повторному экзамену, — он проигнорировал то, как Эдит вдруг резко поднялась с места и принялась убирать со стола. Похоже, её сильнее обычного задело то, что и в этот раз он обратился к Астрид, намеренно игнорируя одно её присутствие.
— У меня ещё полно времени для этого, — хмыкнула в ответ. — Тебе не стоит переживать, что и в этот раз я облажаюсь. По крайней мере, теперь я не буду пытаться сделать это намеренно.
— Порой ты бываешь такой заносчиво невыносимой, — он негромко ударил кулаком по столу, оглянувшись. Эдит поставила на плиту чайник. Как только она обернулась к нему, он снова обратил глаза к дочери.
— Интересно, и в кого же я такая? — Астрид нарочно пыталась уколоть отца, чтобы вынудить его без слов понять, что не она, а он должен был чувствовать себя виноватым. Вот только кажется ему это чувство было вовсе чуждо. Принять вину было ему равнозначно, что согласиться с оскорблением.
— Тебе не стоит забываться, — они были близки к ссоре, начинать которую ни один из них не был намерен.
Эдит, как обычно, оставалась в стороне, но в то же время, как никогда прежде, чувствовала себя вовлеченной в их очередной бессмысленный спор. Она нарочно отвернулась к окну, обняв себя руками. Астрид бросила ей в спину испепеляющий взгляд. Выражение на лице отца оставалось сдержанно непроникновенным. Мистер Кромфорд нарочно упрямо смотрел на дочь, не позволяя себе хоть краем глаза взглянуть на Эдит, присутствие которой выдавалось призрачным. Тишина Эдит ещё никогда не казалась такой пронзительно громкой. Её голос застрял где-то между ними двумя. И пусть рот женщины оставался закрытым, её слышали все.
— Вы оба такие жалкие, — фыркнула Астрид, подхватившись с места. — По правде говоря, меня тошнит от вас обоих, — она снова посмотрела на Эдит, которая наконец-то соизволила обернуться. Выражение на её лице оставалось по-прежнему страдальчески отреченным. Астрид хотела задеть её за больное не меньше, чем отца. И у неё это, как всегда, получилось. Глаза Эдит набрали влаги, а голос отца громкости.
— Астрид! — только и успел громогласно прорычать, заставив содрогнуться стены, но не решимость девушки. Он не был ей страшен. Астрид не умела бояться отца, принимая его как близкого друга, склоки с которым порой были неизбежны. О том, что он был её родителем девушка вспоминала лишь когда ему самому хотелось об этом напомнить, очертив границы, что всегда оставались незримыми. Ей было того не понять, но мужчина нуждался в авторитете и уважении не только со стороны Эдит, но и её — его дочери. И то, что порой он позволял Астрид переходить черту, было скорее исключением, нежели закономерностью, как ей хотелось бы в то верить.