— Здесь всё ещё висят некоторые её платья, — он не заметил, когда Астрид оказалась у шкафа, за дверью которого спряталась. — Почему она их оставила? — девушка показалась, приложив к себе одно из платьев, что, очевидно, было ей великовато.
— Может быть, забыла, — Эд неуверенно почесал затылок. Он всё ещё не чувствовал себя в пустом заброшенном доме в безопасности и комфорте, в отличие от Астрид, радость которой была безграничной, но всё же не заразительной.
— Как можно забыть такие красивые платья? — девушка искренне возмутилась подобному предположению, будто оно было, по меньшей мере, личностно оскорбительным. — Должно быть, они напоминали ей о чем-то. Непременно о чем-то неприятном, — фантазия разыгралась, захватив Астрид всецело и полностью своим безудержным буйством. — Интересно, а что здесь, — она небрежно бросила платье на кровать, не придавая ему большого значения, что вознамеривалась сделать ещё секунду назад, и метнулась к большому тяжелому комоду, тень которого казалась угрожающей.
— Думаю, нам стоит идти отсюда, — тихо произнес Эд, когда с улицы послышались голоса, заставившие его встрепенуться. Астрид же, кажется, не слышала и не видела совершенно ничего, ослеплена мраком прошлого, в котором находила блеск, не осязаемый чужому взору.
— Это её рисовальные принадлежности, — произнесла на выдохе, будто нашла не меньше, чем чистое золото.
— Астрид, — Эдвард подошел ближе, чтобы одернуть девушку за локоть. Вытащив из шкафчика кисточки, она перебирала пальцами рассыпавшуюся щетину, не отводя завороженно гипнотизированного взгляда. — Завтра днем обязательно вернемся, — он заговорил ещё тише, когда голоса стали ближе и громче, чем были доселе. Снаружи остался мопед, лежащий просто посреди тротуара, и картина, выдававшая их присутствие.
— Можешь идти, если так сильно хочешь. Я доберусь домой сама, — девушка отмахнулась, продолжая открывать и закрывать шкафчики, будто намеренно что-то искала, вот только что не знала и сама. — Иди же, чего стоишь? — крикнула достаточно громко, чтобы Эдвард бросил опасливый взгляд в сторону окна, голоса за которым умолкли.
Парень подошел ближе и заметил, как двое мужчин, которых, очевидно, он услышал, сели на лестнице и принялись с интересом рассматривать картину. По обе стороны от обоих стояли пустые бутылки из-под пива. Их голоса стали тише, но, прислушиваясь к ним, Эдвард пытался понять, насколько они были пьяны и опасны.
— Чёрт, ты прав. Нам нужно уходить, — он снова не заметил, как Астрид оказалась рядом. Как можно было быть такой громкой и бесшумной одновременно? Он упрямо этого не понимал, отчего и восхищался девушкой. Или, может быть, всё же уже тогда подозревал о своей любви к ней?
— Нет. Как раз таки теперь нам нужно остаться, чтобы подождать.
Казалось, прошло не меньше получаса, прежде чем мужчины поднялись на некрепких ногах с места. Один из них даже покачивался, от чего второй подставил другу плечо, о которое тот оперся. Картину они оставили на лестнице вместе с пустыми бутылками и всё ещё искрящимися в темноте окурками, мопеда даже не заметили.
Их уход Эдвард и Астрид заметили ещё полчаса спустя, поскольку улегшись на большой кровати посреди комнаты, чуть было не уснули. Время утонуло в тихом душевном разговоре и приглушенном смехе, что более не нарушили покоя дома, выдающимся обителью давно захороненного в землю прошлого, которому они не были свидетелями. Астрид была живым воплощения будущего, хоть и не чувствовала того, ничего не желая больше, чем вернуться назад во времени, когда её самой ещё и в помине не было.
Она возвращалась в дом изо дня в день несколько месяцев подряд. Обшарила каждый угол, изучила каждый миллиметр, подчинила себе его свободное пространство. Невольно почувствовала себя его неотъемлемой частью, хоть и знала, что ей там было не место. И всё же в нем она чувствовала себя почти, как дома.
Астрид стала едва ли не одержимой, хоть и большего о матери этот дом не дал ей узнать. Благодаря ему она лишь почувствовала себя к ней ближе, но это чувство было обнадеживающе пустым, нелепым и глупым, каковой всё чаще она выдавалась себе сама. Возвращение к привычной жизни отдаляло её от этого места, пока единственным днем в году, когда Астрид обязательно возвращалась, был невыносимо длинный день матери, к которой, как ей казалось, она наведывалась.