— Ладно, прости, — он вздохнул, положив большую ладонь на спину дочери, чтобы поглаживать в успокоительном жесте. — Обещаю, это был последний раз, — Астрид ждала от него другого рода обещание, поэтому это вовсе её не утешило. Покачав головой, она грустно улыбнулась.
— Кажется, теперь ты, действительно, опаздываешь. Будет вовсе не весело, если ты придешь после Гленды, — она заставила и мужчину против воли улыбнуться. Позволив ему оставить на лбу поцелуй и вздернуть себя за нос, Астрид наконец-то вышла из машины.
Рассудок недолго упивался призрачной свободой, проку от которой было немного. Указать отцу на ошибку было столь незначительной малостью, что к вечеру он мог забыть о ней вовсе и снова называть Эдит именем бывшей супруги, чему та привычно не стала бы возражать. В конце концов, Астрид не в полной мере была удовлетворена тем, чем закончилась их беседа, хоть отец и согласился с ней. Она чувствовала, что попалась в одну из его ловушек, оставшись обманутой намного больше, чем в собственных ожиданиях. В попытке объяснить мужчине одно, Астрид по итогу не могла понять много чего другого.
У неё не было уверенности, искренне ли отец не понимал её отчаянное желание узнать мать или же нарочно не хотел того делать. Прошло много лет, но оба оставались упрямыми в своих намерениях — она узнать, а он скрыть. Из года в год этот вопрос оставался единственным, что отдалял их, и всё же, наверное, недостаточно сильно, чтобы безвозвратно разбить на части. Отец оставался её единственным родным человеком, и Астрид даже не представляла, что вообще могло их бесповоротно рассорить — обстоятельства, люди или же они сами?
Как и намеривалась, девушка взяла целую стопку книг, заведомо обманув себя, что сможет разом осилить все. Открыв первую, хорошо ей знакомую благодаря рекомендации любимого преподавателя вечерних курсов, Астрид тут же потеряла себя, но не между строк и цифр, а в мыслях об утреннем звонке, что взбудоражил воображение.
Подозрения не давали ей покоя. Они роились в голове, как беспокойные пчелы, оглушающие безудержным жужжанием остальные звуки, отчего толку было мало. Спрятав глаза в книге, она долго не переворачивала первой страницы, не сдвинувшись даже с одной строки на другую, покуда буквы расплывались перед немигающим взором. Астрид вернулась к тому, чтобы испытывать злость и негодование, что отталкивали от отца. Она с горькостью приняла мысль, что его обещание на самом деле ничего не стоило. Он дал ей его, как успокоительную таблетку, действие которой оказалось недостаточно долгим и сильным, чтобы угомонить вспыльчивую натуру. Произнесенное вслух имя матери к тому же ещё больше расшевелило её улей, и теперь она не могла перестать чувствовать пчелиный яд у себя под кожей и на кончике языка.
Ей не сиделось на месте. Астрид не была уверена, насколько могло быть уместно заявиться во время обеденного перерыва к отцу на работу, чтобы в этот раз наверняка поймать его с поличным. Единственное, что её сдерживало, это искреннее непонимание, нужно ли ей было на самом деле подтверждение заставляющих вскипать кровь догадок? Хотела ли Астрид стать свидетелем горькой правды? И, в конце концов, что она стала бы с ней делать?
В её силах было не больше, чем упрекнуть отца, обидеться на него, отвернуться. Манипулировать им или шантажировать она бы ни за что не стала. Впрочем, этот неприятный случай всё равно занял бы место между ними, разделив надвое, стал бы комом посреди горла, мешающим говорить с прежней непосредственной легкостью, ослепил бы взор недоверием к родителю. Поймать его за изменой означало загнать себя в ловушку нескончаемого лабиринта сомнений, от которых затем ей было бы никуда не деться. И Астрид была уже достаточно взрослой, чтобы осознавать это, но что-то необузданно неусидчивое внутри неё сопротивлялось. Её прямо-таки тянуло, как никогда прежде, к отцу на работу.
В сопротивлении себе Астрид так ничего и не прочитала. Открывала книгу за книгой, будто это в них было дело, но в итоге не осилила ни одной. Раздраженная сомнениями, девушка раздражала и остальных ритмичным постукиванием пальцев о стол, дерганием ноги и непрекращающимися тяжелыми вздохами. Она уже чуть было не лежала на столе, но места всё равно не находила. Ещё никогда доселе ей не приходилось пребывать в столь абсурдном положении дел, с которыми, наверное, впервые не знала, как справиться.