У моего мужа отношения с матерью так же не задались. Он не оправдал её ожиданий, особенно когда женился на мне. Она противилась мне долго и упорно, пока, в конце концов, не смирилась. Во время семейных посиделок продолжала быть со мной холодно безжалостной, пыталась даже краем глаза не смотреть в мою сторону и часто игнорировала, если я к ней вдруг обращалась. Моя неприязнь к этой женщине была взаимной. Единственное отличие между нами заключалось в том, что я оставалась к ней намного терпеливее и вежливее, чем она по отношению ко мне. С каждым разом терпеть её компанию становилось лишь тяжелее.
Мужа она тоже не жаловала. Обращаясь к нему, она зачастую фыркала, в ответ на каждое его предложение закатывала глаза и вздыхала. Её ненависть распространялась на нас обоих, и только уважение к её мужу, который был намного любезнее, возвращало нас в дом, хозяйкой которого она была.
Мой муж делал несколько попыток завести разговор о детях, что я всякий раз отвергала резким и холодным — «Давай ещё немного подождем», чему он не возражал, но от чего становился заметно угрюмым. Я полагала, что он не был из тех мужчин, для которых было жизненно необходимо продолжение рода. Напротив это должно было быть его наибольшим огорчением и страхом. И я продолжала думать об этом, пока не словила себя на мысли, что это не он, а я боялась завести ребенка, что отчасти ужасало.
Мы прожили в браке пять лет. Я стала бдительнее к тому, как мой муж обращался с детьми, и неожиданно для себя поймала в его словах и действиях нежность, которой доселе не замечала. Когда детей оставляли у нас дома на время, он играл с ними, читал и дурачился сам, как ребенок. Был милым, смешным и забавным. Кротким, мягким и внимательным. И порой он ловил на себе мой взгляд и улыбался, словно читал мои мысли.
Когда детей забирали, он возвращался в гостиную, занимал место в кресле, а не со мной на диване. И стоило нашим взглядам случайно встретиться, как он шумно вздыхал и грустно улыбался. Он молчал, но я могла прочитать в его глазах — «Это могли быть мы», в чем был ощутим упрек, что я находила личностно болезненным.
Его желание иметь детей, противоречащее моему, было первым, что стало между нами. Перемена в нем была не так уж заметна, потому что всё оставалось прежним, но в то же время не таким. Цвета были теми же, но изменились их оттенки.
Мой наихудший кошмар медленно превращался в явь. В постели муж всё чаще отворачивался от меня, утром поднимался бесшумно, не пытаясь меня нарочно разбудить, как делал прежде, завтракал всё чаще в одиночестве. Он начал нарочно отклонять предложения друзей провести вместе время, ссылаясь на усталость. Затем стал задерживаться допоздна на работе, пропуская совместные ужины и всё, что им сопутствовало. Ворчал, как старик, когда я пыталась его вывести на прогулку или заставить танцевать. Перестал называть меня «женушкой», обращаясь исключительно по имени. Всё чаще его голос звучал раздраженно, он перестал на меня смотреть, держать за руку, обнимать и вроде бы даже хотеть. Наш маленький рай терял жизнь, медленно рушился, и я чувствовала за это собственную вину.
Действительность становилась невыносимой. Мы почти перестали говорить и даже видеться, хоть и на виду сохраняли счастливые улыбки. Мне всё более несносно было смотреть на детей, ведь я знала, что дело было именно в них. Ему это тоже большой радости не приносило.
В одночасье, он просто потух. Стал угрюмым и раздраженным. Сваливал всё на проблемы с работой, когда я четко знала, что проблема была во мне. Мы могли поговорить, расставить все точки «і», но я не хотела начинать. Подозревала, что если затею спор, он непременно выиграет, а я в угоду ему отступлю и рожу ребенка против своей воли. В молчании нерешенный вопрос накалялся лишь сильнее, но я слишком боялась его нарушить, впрочем как и он.
На Рождество мы, как обычно, были на приеме у его родителей. Впервые терпеть других людей стало намного проще, нежели друг друга. Мы растачивались на разговоры с остальными, когда некогда у нас была привычка их обсуждать и высмеивать. Сидя рядом настолько близко, что наши локти касались, мы едва ли не впервые испытывали неудобство. И это разрывало меня изнутри, медленно убивало, сокрушало.
В остальном вечер проходил угрюмо и скучно. Его отец осыпал меня комплиментами и пригласил на два танца. Мать испепеляла взглядом и пыталась игнорировать, не удостаивая даже коротким взглядом. Гости, большая часть которых за прошедшие годы были мне знакомыми, галдели и громко болтали, увлекая и нас поодиночке в свои пустые веселья.