Она не выдержала. Выпустила руку матери, чего та даже не успела заметить, и незамеченной выбежала на промозглую улицу. Без лишних раздумий и неуверенности решила, что сама доберется до отца. Тогда город ещё не казался ей таким уж большим, улицы шумными, а люди опасными. Астрид была уверена, что мир был таким же маленьким, как она. По крайней мере, в это было проще верить, нежели в необъятность всего, что её окружало.
Её не научили быть осмотрительной, а потому, прежде чем ступить на проезжую часть дороги, Астрид не убедилась в наличие поблизости светофора или пешеходного перехода. Едва машин на дороге поредело, как она без страха вышла вперед. Ей позарез нужно было на другую сторону улицы. Кажется, именно оттуда они с мамой пришли. Вроде бы где-то в той стороне работал отец. Она пока не была в этом уверена, но решила, что узнает дорогу, как только выйдет на неё.
Астрид испугалась, когда перед глазами и за спиной одновременно промчались две машины. Вместе со следующим неосторожным шагом позади пронеслась ещё одна. Её захлестывал ветер и поднимавшиеся брызги талого грязного снега. Прежде чем пойти дальше, девочка услышала голос матери, которая окликнула её. Когда Астрид обернулась, женщина уже неслась к ней. Сбитая с толку, она стояла на месте, наблюдая за ней, испытывая опасную смесь тревоги и страха.
Девочка ничего не успела понять, как мама с силой толкнула её вперед. Астрид упала на вытянутые руки, очутившись внезапно на тротуаре, где была в безопасности. Позади послышался резкий скрип колес и оборванный крик. Когда Астрид обернулась, мама лежала на земле без сознания и в луже крови.
Поднявшись на нетвердых ногах, она подбежала к маме. Упала перед ней на колени, схватила за руку и стала отчаянно звать, будто звук её голоса мог привести женщину в чувство. Сквозь пелену слез внимательно следила за каждым тяжелым вздохом матери. Глаза её были закрыты, тело обездвижено, но ошибки в том, что дышать она продолжала, не могло быть. Астрид и теперь отчетливо помнила, как грудь матери размеренно поднималась и опускалась, как мягкая ладонь больше не сжимала её, как запах жасмина и персика утонул в металле пролившейся крови.
Девочка не помнила ни собственных намерений, ни самой себя. Тревога проглотила её целиком, страх крепко уцепился острыми когтями в плечи. Астрид кричала и плакала. Ей ничего не хотелось больше, чем чтобы мама просто открыла глаза и снова произнесла её имя. Ведь теперь она не смела бы её ослушаться, держалась бы рядом и оставалась тихой. Астрид готова была обещать женщине всё, что было не в её силах, только бы та очнулась, что, к сожалению, не происходило.
Она упрямо не желала отпускать руки матери, даже когда приехала скорая. Медсестра силой разорвала их ладони, но Астрид снова ухватилась за неё, стоило им оказаться в машине. Девочка переплела их пальцы и прижала всё ещё нежную руку к своей холодной щеке. Под сочувственные взгляды медсестер бормотала себе что-то под нос и целовала костяшки женщины, всё ещё не покидая надежды, что та обязательно очнется.
В больнице их окончательно разлучили. Астрид вверили в руки дежурной медсестры, которая, невзирая на слезы и крики девочки, пыталась расспросить её имя, место проживания, рабочий телефон отца или хотя бы домашний.
— Чем быстрее ты ответишь на мои вопросы, тем быстрее увидишь мамочку. Ладно?
Астрид быстро повелась на эту уловку. Выложила женщине всё, как на ладони, принявшись к прочему объясняться перед ней, мол она не хотела, чтобы так получилось, ослушалась и сглупила, чего больше обещала не делать. Астрид рьяно просила прощение у женщины и клялась ей быть до конца своих дней послушной, будто именно ей предстояло судить её и наказывать. Впрочем, с этим она неплохо и справлялась и сама, больно щипая себя за руку, оставив эту привычку и по сей день.
Прежде чем взяться за телефон, медсестра усадила Астрид на стул и велела сидеть смирно. Бегло заверила её, что всё будет в порядке. Скоро придет папа, а с мамой всё непременно будет хорошо. Она даже провела сухой шершавой ладонью по её мягким волосам, всего на долю секунды заглянула в темные глаза, полные отчаянного сожаления, и едва удержалась, чтобы не вытереть оставшиеся высыхать на больших щеках слезы.