С ней никто ни о чем не говорил. Не было ни единого намека, что в их семье произошло нечто неизбежное. Многое изменилось, но Астрид была уверенна, что всё это было временно, а потому пыталась оставаться спокойной, насколько только может оставленный обеими родителями шестилетний ребенок. Она всё ещё искренне жалела мать и пыталась найти оправдания отцу. Астрид хотела, чтобы всё было, как раньше, невзирая на то, что их небольшую семью нельзя было назвать образцовой. Она была отчаянна в своем терпении, хоть и держаться с каждым днем становилось тяжелее.
Прошло уж несколько месяцев, а о матери всё ещё не было вестей. Астрид пыталась подловить отца и расспросить обо всем, но либо сама засыпала, прежде чем он возвращался домой, либо же он был слишком пьяным, чтобы даже понять, где находился. С каждым днем девочка чувствовала себя всё более неуверенной в происходящем. День за днем теряла терпение и решительность в будущем, что, казалось, уже не вернется к прежнему раскладу.
Пока друзья приводили отца в чувство, Астрид испытывала всё большую тревогу перед мыслями, которых боялась. Когда у одной из одноклассниц умерла собака, о чем та трепалась днями напролет, смерть снова вернулась в жизнь Астрид. В её воображении она была почти осязаемой — старая костлявая старуха с осунувшимся уродливым лицом в поношенных подлатанных со всех сторон лохмотьях, громко хохочущая над каждым, кто был достаточно беспечным, чтобы не помнить о ней. Астрид рисовала в голове картину того, как старуха уводила от неё маму. Без долгих уговоров, убеждений или даже принуждения, вела её за собой, взяв под руку, как старую подругу. И почему-то девочке казалось, что в компании безобразной женщины матери было намного приятнее, чем с ней. Именно потому она и решила её оставить.
Подобные мысли порой перехватывали её дыхание. Они могли отвлекать во время уроков или же будить посреди ночи. Возвращались за завтраком или ужином, по дороге домой или же даже во время разговоров с друзьями, в который не была вовлечена. Астрид будто бы впадала в транс, терялась, напрочь забывала о действительности, возвращаясь к которой всё равно оставалась угнетенной.
Отец помалу приходил в себя, но Астрид чувствовала, как росло напряжение. Прошел её седьмой день рождения, а мама так и не вернулась. О женщине всё так же не было ни слова, будто она просто в одночасье перестала существовать. Получая подарки, Астрид даже на миг задумалась, вдруг её действительно никогда и не существовало, но затем подобная мысль её даже чуть рассмешила. Мама была настоящей, а вот её смерть уж наверняка нет.
Ко времени, когда их жизнь немного пришла в норму, насколько это только могло быть возможным, и они остались лишь друг у друга, Астрид нарочно не спрашивала отца ни о чем, покуда боялась услышать правду. Её воздушный замок становился всё выше, но от того не более прочным. Астрид заставляла себя верить, во что ей хотелось верить, хоть и желание знать правду грызло изнутри. Единственное, что брало над ним вверх это чувство вины, покалывающее под кожей, но ещё недостаточно, чтобы причинять боль.
В первый день матери без миссис Кромфорд, в их доме ещё не было той скорби, без которой этот день не обходился теперь. Утро началось, как обычно. Они позавтракали, после чего мистер Кромфорд проверил рюкзак Астрид и отвез её в школу. Они молчали, но тогда это было привычно. Каждый всё ещё приходил в себя, в чем не мешали друг другу, по крайней мере, пока кто-нибудь первый не попросил бы о помощи. Было достаточно знать, что они оставались вместе, и это ничто не могло нарушить, хоть и мистер Кромфорд был совсем близок к тому, чтобы первым сдать назад. Его затяжной запой на время оставил девочку справляться со всем в одиночку.
— Ты ведь помнишь о моем выступлении? Сегодня, в три, — спросила, когда отец поцеловал её в щеку на прощание.
— Чёрт, хорошо, что напомнила, — он рассеяно почесал лоб. Похоже, действительно, забыл. Тогда они на время разучились шутить. — Обязательно приду. В четыре, говоришь?
— В три, — поправила отца, насилу улыбнувшись.
— Хорошо, — он ещё раз поцеловал её в щеку, будто забыл, что уже делал это, прежде чем уехать.
Астрид хотела играть в спектакле, но, как единственной из всего класса, кто умел играть на фортепиано, её против воли усадили за инструмент. Она ненавидела играть, поскольку к тому её принуждали во время семейных вечеров. Кроме того игра требовала усидчивости, к чему девочка не была склонна. Если бы не чёртов спектакль, в котором мечтали быть задействованы все без исключения, она бы отказалась, но поскольку это был её единственный шанс на участие, упускать его Астрид не хотела.