— Мама говорит, у богатых свои причуды. Мистер Кромфорд прикончил свою жену прямо на Рождество.
Астрид уловила краем уха громкое перешептывание. Она сидела за фортепиано у подножья сцены, где не могла быть замеченной, и быстро узнала голоса девочек, которые принимали участие в постановке. Не удостоверившись, что она вышла из зала следом за учительницей, они принялись её обсуждать. Или же нарочно делали это с намереньем быть услышанными. Жестокость детей порой не знает границ.
— Нет же, она жива. Над ней жестоко издевались, а потому она сбежала.
— Если бы мне пришлось жить с Астрид в одном доме, я бы так и сделала, — волна хохота подожгла в Астрид огонек искреннего возмущения. — И всё же моя мама уверена, что миссис Кромфорд мертва. Не иначе, как покончила жизнь самоубийством.
— Это как? — спросил кто-то взволновано.
— Убила себя, — и кряхтящий звук, следом за которым снова последовал смех.
— Мой дедушка сделал это, когда вернулся с войны. Перерезал себе глотку прямо перед зеркалом в ванной, — прозвучало чуть тише.
— Миссис Кромфорд должно быть напилась лекарств.
— Откуда ты знаешь?
— Моя мама…
— Моя мама жива, — Астрид не выдержала и всё же встряла в их разговор. — С ней всё в порядке.
— Неужели? Так, она придет сегодня, чтобы посмотреть на твоё выступление?
Вперед вышла Моника Джой, любимица учителей и противница Астрид. У них бывало на пустом месте начинались склоки, за которые наказание несла исключительно Астрид, когда Монике всё сходило с рук. Большие голубые глаза, что по щелчку пальцев начинали блестеть от слёз, всегда могли разжалобить учителей, которые в непроглядной темноте глаз Астрид находили лишь чистой воды зло и пакостность. Впрочем, именно благодаря слезам Монике и отдали главную роль в спектакле, что многие находили несправедливым.
Неожиданно для себя, Астрид заметила среди девчонок, собравшихся за спиной Моники, и кузину Одри Певензи, младшую сестру Эйба и Ноя, виновато опустившую голову вниз. И как она могла не узнать её голоса? Кажется, это она спрашивала, что означало «самоубийство». Именно это и выбило девочку временно из колеи, ведь она считала Одри близкой подругой и многим с ней делилась. С Эбигейл к тому времени, она ещё не была знакома.
— Даже не можешь соврать, как обычно? — фыркнула Моника, обернувшись к девочкам, смех которых звучал неуверенно. Хмурое выражение на лице Астрид не сулило ничего хорошего. Все были в ожидании бури, что вот-вот должна была разразиться, и сокрушительную силу которой никто не желал ощутить на себе. Они даже сделали шаг назад. На месте оставалась стоять лишь Одри, не замечающая ничего вокруг в своем стыдливом смущении. — Твоя дорогая мамочка умерла. И всё из-за тебя, — Моника продолжала нарочно дразнить Астрид, сверкая гадкой улыбкой.
— Закрой свой грязный рот, — повторила фразу, что прежде слышала лишь от взрослых.
— Иначе, что ты мне сделаешь? Также доведешь до самоубийства…
Астрид не стала запугивать Монику пустыми угрозами. Не успела девочка договорить, как она бросилась на неё — схватила за длинные, тщательно уложенные с самого утра волосы и принялась рьяно тянуть их, будто намеревалась вырвать с корнями. Моника в ответ вцепилась в руки противницы, загнав ей ногти под кожу.
Девчонки расступились, принявшись громко и невнятно вопить. Они даже принялись хлопать в ладоши, обступив упавших на пол Астрид и Монику, перекатывающихся из стороны в сторону в жестокой драке. Похоже, никто не собирался их останавливать. Их споры, переходящие в склоки вроде этой, скорее забавляли требовательную публику, нежели пугали. Не сложно было догадаться, что Моника нарочно раздразнила Астрид, догадываясь, к чему её слова смогут привести. Вот только никто более не хотел в этом участвовать. Они намеревались только наблюдать.
Моника оставила на щеке Астрид едва заметную полоску шрама, чуть было не вывихнула запястье, но обошлось, и расцарапала шею. В большей мере ей приходилось защищаться самой, поскольку противница оказалась более поворотливой и бойкой. В ответ Астрид вырвала целый клок волос у Моники и метко ударила в глаз, отчего тот залился кровью. Ко времени, когда в зал в сопровождении Одри ворвалась учительница, Моника безудержно вопила — «Я ничего не вижу», что не мешало, тем не менее, и дальше царапать лицо Астрид.