Сегодня трудно себе представить, что даже у себя дома нельзя было разговаривать о чем бы то ни было, связанном с заграницей. И тете Жене, и Шуне стоило больших трудов объяснить бабушке, что переписываться с ее старшим братом, живущим в Америке, категорически нельзя!
Шуня
Бабушка полюбила Шуню, конечно, была ей благодарна за сына и очень нежно относилась ко мне. С разрешения Шуни втихаря крестила меня в церкви на Большой Никитской – напротив консерватории. Мне было шесть лет, я это помню.
Все происходило очень быстро: был священник, ему помогал маленький старичок, бабушка и я. Никого больше, никаких крестных. Полили на макушку водичкой, помазали лоб и прочитали молитву. Бабушка все время крестилась сама и крестила меня. Надели крестик, но дома сняли: могли увидеть чужие, и он остался у бабушки, куда девался потом – не знаю.
Родители – и папа, и мама – не были атеистами, но и верующими тоже не были. Они выросли в начале века в семьях, я бы сказала, «деловых»: папин отец Виктор Михайлович Правдин – сын женившегося на русской, вероятно, выкрестившегося еврея Варгафтика (так что во мне одна восьмая еврейской крови тоже есть!), был видным процветающим юристом; мамин – Сергей Николаевич Шустов, чей дед Леонтий пришел в Москву из Рязанской губернии, – стал крепким купцом, а его отец Николай Леонтьевич основал ликерно-водочно-коньячную, ставшую знаменитой, Шустовскую фирму. Все они были православными, по праздникам ходили и водили детей в церковь, пекли куличи и даже постились в строгие дни постов, но, конечно, истинно верующими не были, поэтому к советскому атеизму отнеслись спокойно.
Во время войны мы с мамой в нашем подвале оказались в лучшем положении, чем люди в хороших домах с центральным отоплением. Топить перестали, а у нас были печка и дрова в сарае во дворе. Но все поставили буржуйки, выведя трубы в форточки, и дрова из сарая стали воровать. Поэтому мы выкинули из подвала кухонный, еще шустовский, длинный-длинный стол, покрытый целиковой настоящего мрамора доской – чтобы на его место положить дрова. Из него вынули формы для куличей, сложенные как матрешки – штук десять, размером от граненого стакана до почти ведерного. Их тоже выкинули, так как было полное ощущение, что они никогда не понадобятся.
Иконы в родных домах были только у бабушки. Мне повезло: я независтлива и очень жалею завидующих людей – совершенно лишняя область для страданий. Но, если откровенно, бесконечно завидую двум категориям людей: истинно верующим (за всю жизнь встретилась только с тремя) и музыкантам… Считаю верхом бестактности вопросы интервьюеров – «Вы верующий?» Все равно, что спросить о способе супружеской близости…
Возвращаясь к началу разговора о порке. При моем рассказе была и мама внука, моя дочка Катя, которая сказала: «Ты никогда мне об этом не рассказывала!» – «Но ты никогда и не спрашивала», – ответила я.
И опять я думаю: а я спрашивала? Даже маму – о рано ушедшей из жизни ее маме ничего толком не знаю… Не расспросила и папу о его бурной юности. Дивный эпизод знаю от тетки Жени: отец послал его, восемнадцатилетнего, в Лондон обучаться бизнесу, снабдив для этого приличной суммой. И первое, что он сделал по приезде в Англию, – заплатил внушительные деньги за участие в теннисном турнире. Ну, что? Золотая молодежь! А мы все недовольны своими молодыми!
Глава 4
Возвращение папы
Виктор Шнейдеров. – Папа Адольф и мама Юля. – Война. – Завидово. – Лидия Семеновна Баланеско. – Поиски работы для папы. – Шок от «родственника». – Шуня у генерала. – Работа в Мичуринске. – Дом Сидоровых. – Еда.
Встретив папу 6 июня сорок первого года, отвезли его к нашему другу Виктору Шнейдерову.
Почему не домой? Потому что все бывшие политзаключенные по пунктам 58-й статьи – у папы были пункты 6 и 7, шпионаж и контрреволюционный заговор – не имели права находиться на территории больших городов, тем более в столице. Уголовников это не касалось.
Виктор Шнейдеров – друг родителей со спортивной юности, сын замечательных Адольфа Матвеевича (пол-Москвы звало его папа́-Адольф) и Юлии Густавовны Шнейдеровых, младший брат ставшего впоследствии очень известным кинорежиссером Владимира Шнейдерова (фильм «Джульбарс» видели все). Старшие, вероятно, были потомками обрусевших немцев. Но тогда в их широком «тесном кругу» ни национальная, ни даже материально-социальная принадлежность никого не интересовала и, конечно, антисемитизм не полыхал. Важными были лишь интересы: спорт, театр, дружеские связи.