совместилось, или не рухнет, пока не совместилось – так трепетно в груди.
из жизни осенних цветов (модуляция в форме каденции)
Ущерб, изнеможенье и во всём
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовём
Божественной стыдливостью страданья.
(Ф. И. Тютчев)
Уважаемые дамы и валеты! Вы же знаете, что, когда безукоризненный ах!
доселе стан вдруг охватывает вялость движений, это значит пришла осень. И
самый, что ни на есть, страстный букет с красными и белыми
хризантемами… а-а-а!
Вот и вся модуляция в тональность осенних букетов.
Модуляция закончена.
Жизнь – бесконечное пространство для иронии… Значит, пока зритель
аплодирует – у нас есть время перелистнуть страницу партитуры.
…с красными и белыми хризантемами.
Большая опасность для поэта пользоваться метафорами, которые не
поражают и не выражают (не могут, не способны выразить) суть дела.
Ну да к делу!
В каком-то, ещё ХШ веке, один из рыцарей Фридриха II перед началом
пира отправился в дальние страны, совершил там множество подвигов,
выиграл три сражения, женился, воспитал сыновей, а когда он вернулся ко
двору императора, гости еще, как говорится, и за стол не садились1.
Или, помните про тот Магометов кувшин, который не успел пролиться,
пока Пророк летал по раю?2 Рай, наверное, такой маленький.
Или вот, ещё: когда в животе бурчит, можно долго сидеть, лежать и
слушать.
Профессор, наш профессор, вместе со своим Санчо Panzа.
Panza – так это же просто фамилия. Какое же это брюхо? Пацюк,
например, крыса, но какой же Пацюк крыcа? Сидит себе добрый человек, ест
галушки. Так и Panza, какой же он брюхо? Он человек!.. извините… дурной
тон. Он что, разбирается во всех этих ваших pro и kontra?
1 Книга новелл и красивой вежливой речи.
2 Спасибо Фёдор Михайлович.
98
Позже об этом… ах, столько обещаний!..
…потому что пришло время ещё одного papá – профессора,
литературоведа, всю свою жизнь положившего на то, чтоб разьяснить и
объяснить увечному, извините, учёному секретарю, что природа комического
(у) средневекового обывателя или, что лучше, у хозяина донжона, отличается
от природы того же комического (у) обывателя периода романтического
освоения действительности. Кладя, извините (за кладя), жизнь на постижение
таких умопомрачительных, снова извините, флексагонов… это деепричастие
сбило с толку… словом, у нашего папы профессора-литературоведа душа
была… наш папа профессор-литературовед был, чтоб сразу, безо всяких
экивоков сказать – кукольным мастером. Что это? – спросит любой и каждый.
Что ещё за мастер? Снова сейчас начнётся любовь к трём апельсинам? С
куклами без штанов, без сорочек!.. Снова Папа Карло, Japetto, столяр…
деревяшки, пружинки и крючочки, и сочленения и Пиноккио?
Вот! Это нам только кажется, что в мире всё так просто. А на самом
деле…
Другой, при этом , размышляя, заметил, что всё зависит от длины
верёвки…
Тогда первый сказал: «Глупейшая история. Стоило страницы
исписывать?»
Но в эпиграфе сказано: Дело в том, что бывают рассказы, прелесть
которых заключается в них самих, в то время как прелесть других рассказов
состоит в том, как их рассказывают…
Глупейшая история, но хочется сказать, что мысль, желание, можно
высказать и одним словом, и одним жестом, а можно и щемящее, и красивее
– на то она и литература – искусство, искусство увидеть красоту даже в
некрасоте.
Кукол он придумывал и днём, и ночью. А потом возился с деревяшками,
крючочками, пружинками, как было сказано.
Конечно же, он был филологом, философом, профессором – мечтал, что
его сыну достанется продолжать гениальное его исследование о тонких
психофилологических изысканиях… но куклы, куклы настолько занимали
его, что часто, читая студентам лекции по психолитературоведению, он
машинально мог вынуть из кармана неоконченную головку Диогена,
извините, Синопского (представили себе неоконченную головку?) и, надев её
на свой указательный палец, декларировать основы наивного материализма,
разумеется, подсмеиваясь, юродствуя, потому что для кукол любые основы,
пусть даже и материализма, пусть даже и наивного, выглядят, как
плеоназмы, оксюмороны и, снова же, простите, как плохо заправленная в
штаны рубашка:
99
Профессор-папа мог и Сократа цитировать, если вдруг у него оказывалась
в кармане недорезанная его (Сократа) головка.