саксофониста, соло которого ты слушала, подойдя к нему и стоя рядом,
преследовал, когда ты стояла под громадной люстрой, свисающей в центре зала, -
такая… бархатный мотылёк, бабочка, трепещущая крылом в предчувствии лиха…
маленькая и блестяще-беззащитная, и такая… что ему показалось, будто люстра,
воплощённая в пузырье пресыщенность, довлеющая пудовой властью, вот-вот,
если он не подбежит и не спасёт, сорвётся… и если бы ты не пошла вдруг, он
взвился бы и побежал… Он преследовал тебя уходящую в вестибюль, за
стеклянной стеной которого ты, в зеркале рассматривала себя некоторое время;
преследовал вдоль завистливых фонарей по цокающей шагами мостовой,
мешающей уснувшим, спящим на фронтонах и фризах львам видеть их жёлтые
сны и просыпающимся, и рыкающим вслед; мимо императора грустных медных
мыслей; преследовал тебя в мимолётных сменах света и тени,
115
последовательностях заходящей за облако и вновь выходящей луны, по ступеням
деревянной, крутой, длинной лестницы, спускающейся прямо вниз, вниз, туда, где
роща в тропинках и речка в излуках, где всё замедляет свой бег, где Луна
раскрывается так, что становится, будто солнце, во всё небо, где в молочно-синем
шлейфе древней богини, шествующей по мировому кругу и благословляющей
брачующихся, разыгрывается мистерия обручения любви со страданием.
Ты входила в отмерянный круг и становилась одной из подружек в свадебной
кавалькаде стрекозиной невесты. Он видел тебя, преследовал тебя, вступающую в
Там. Там тянулся молочно-синий шлейф колдуньи Изиды, объемающей мировой
круг и благословляющей брачующихся, и устраивающей поздравления и
процессии во имя любви и продолжения жизни – молочно-синий шлейф с
чёрными цветами. Он преследовал и ненавидел всё к чему ты прикасалась, все, на
чём задерживала ты свой взгляд, например, этого бармена, который чуть не съел
тебя глазами, когда подавал тебе коктейль, этого саксофониста, когда ты смотрела
на него такими глазами… потому что с этих пор все твои прикосновения должны
были быть его, все твои взгляды обречены ему. А всякая гнусь поздравительными
тостами своими гнусавыми становилась поперёк дороги, обволакивала
сиюминутной, изощрённой наречённостью, суженостью, в том смысле, что они
были её сужеными, её наречёнными, сужеными её и её ряжеными.
3
И снова дождь. Моросит. Моросит этот мелкий дождь. Скрипка выматывается
по любви.
И снова в окне. Ей кажется, что дождь плачет по утраченной туче, и туча, ей
кажется, плачет по утраченному дождю. Всегда теряют двое, хотя и кажется,
иногда, что потерял кто-то один. Нет, всегда, как у дождя с тучей.
***
О-о-о! что это было? импровизация, транскрипция, мотив, модуляция,
пересечение? Что вдруг происходит, когда человек пересекается сам с собой?.. с
самим собой?
Нет, не снились ей жаркие губы тогда,
поцелуи, что были потом,
нет, не снились.
Пьеро с бисквитом (нашарил всё же) танцует(ют). Арлекин танцует. Коломбина
танцует. Все танцуют. В конце концов всё это танец, во всяком случае это всё
всегда превращается в танец под музыку гения.
Танцор под музыку тоскует,
кривляется и
танцует
116
плачет, злословит, заклинает и просит, просится и танцует
ногами по паркету!
И Пьеро, будто он шут гороховый, а не Пьеро, отплясывает коленца, соблазняет
Коломбину бисквитом, нашаренным им таки в корзине. Бисквит, как, в некотором
роде, кусочек сахара у дрессировщика медведей… перед носом туда и сюда; здесь
главное, чтоб пальцы успеть вынуть… Хотя, враньё всё. Дрессировщики
медведям никогда пальцы в пасть не суют. Но Коломбина клюёт, хотя тяготеет (за
«тяготеет» надо премию!) к Арлекину, хотя – невеста Пьеро.
Верлен: Луна на стены налагала пятна…/ К вам в душу заглянув, сквозь
ласковые глазки,/ Я увидал бы там изысканный пейзаж…
Да, Луна зарделась.
– Я бы её, как берёзу…
… и Луна, теперь уже клокочущая и красная.
– И танцевала она, скажу я вам…– поёт семинарист, тот который в лирической
драме.
– Некому, некому берёзу заломати, – страдает пьяный.
– Некому кудряву… – поёт пьяная компания деревянных. Кларнеты, гобои,
фаготы и деревянные флейты: Некому кудряву… – я бы сказал, в унисон.
И тарелка вдруг: Гауптман!!! – сбивает с толку компанию деревянных .
Винни печально танцует.
Да что там! – все танцуют и науськивают третьего. Совсем, говорят, и не