— Поехали, — сказал лн, запахнул мое красное пальто, и мы поехали.
Мы поехали, а через полгода он уже таскал Алешу на плечах, привозил невиданные ранее конструкторы "Лего" и всякое прочее. Еще через полгода, в следующем сенятбре мы поженились. К тому времени я уже работала руководителем всей рекламной службы, впервые занимала отдельный кабинет, распоряжалась кадрами, производила реструктуризацию отделов.
Свадьбы в классическом понимании не было, ни платья, ни изукрашенных лентами машин, ни почетных свидетелей, я была этим премного довольна в частности, а вообще — всем происходящим — бесконечно удивлена. Уже и Максим Максимович надел на мой палец обручальное кольцо с двенадцатью бриллиантами, уже и подпись я поставила в амбарной тетради под руководством тетки с огромной указкой, а все как-то не верилось, что я — замужем за этим редким, блестящим человеком. Максим Максимович был особенно неотразим в день свадьбы — классический смокинг, сияющие туфли, широкая улыбка — и все это мне?
Мать Максима Максимовича и его тетка сочли, уверена, что я слишком рада замужеству — в ресторане я первым делом хлопнула два бокала шампанского, сняла узкий пиджак и пустилась отплясывать на танцпол. Новоприобретенная свекровь иногда подходила и прикрывала мою грудь в майке на лямках своим шейным платком. Из приглашенных были еще компаньон Максима Максимовича с женой и моя подруга Эва, бывшая эстонка, в одиночестве. Эва была прекрасна, как всегда, короткое платье сверкало серебристым узким факелом, на поясе — букетик цветов. Компаньон вытаращил на нее свои узкие глаза — он настоящий казах и зовется[t43] Бексултан — и произнес что-то банальное на тему "девушка цветок и вся в цветах", его казахская тоже жена Айсулу напряглась, оказалось — ненапрасно.
Бексултан моментально воспылал к светловолосой, тонкой Эве необыкновенной страстью, вытащил ее ра руку танцевать, в танце вел себя достаточно агрессивно, не сказать — безумно. Закладывал сложносочиненные па, подбрасывал Эву, смыкая на ее узкой талии свои смуглые крупные руки. Айсулу при виде такого безобразия немедленно начала рыдать, сеачала за столиком, потом переместилась в дамскую уборную, и рыдала уже там, обрушивая водопады слез в чистенькую белую раковину-тюльпан.
Так что большую часть свадебного ужина я провела именно там, пытаясь хоть как-то успокоить пышногрудую, крутобедрую Айсулу, когда она немного утихла, попыталась вывести ее обратно за стол, это было большой ошибкой — за столом Бексултан как раз целовал бледную Эвину руку и произносил взволнованный длинный тост. Уладил ситуацию и примирил супругов Максим Максимович.
Максим Максимович был прекрасен. Ему удавалось все. Все, за что бы он ни брался, получалось, и получалось превосходно. Любое дело начинало приносить прибыль. Любые отношения выстраивались желаемым образом. Официанты в незнакомых дорогих заведениях почтительно склонялись перед ним в полупоклонах, государственные чиновники ставили свои размашистые подписи в нужных местах, продавцы на рынке давали объективную оценку свежести товара, бродячие собаки молча куртили боевыми хвостами и готовились охранять.
Максим Максимович воспринимал все с великолепным спокойствием принца крови, который всегда знал о своем отличии от многих, но привык и значения уже не придает. Он был сам себе государство, и флаг его — носовой платок.
Я влюбилась, наверное, уже в момент первого падения сумки.
И любила очень долго. Даже когда стояла перед ним, сжимая в руках заявление в прокуратуру, все равно любила. Даже когда за день до этого зашла в детскую комнату, где Максим Максимович укладывал десятилетнего Алешу спать, и обнаружила Максима Максимовича стоящим на коленях перед детской кроваткой. Отличная кровать, достаточно широкая, с удобным выдвижным ящиком, ортопедический матрас, натуральное дерево — бук. Постельное белье на мальчишескую тематику — что-то с кораблями, яхтами, рулевыми колесами и якорями. Мой сын лежал на этой отличной кровати полностью обнаженным, мой муж стоял на коленях. Услышав мой тихий крик, он резко поднял голову. Вскочил. Выбежал из комнаты. Выбежал из квартиры.
Дверь хлопнула, со стола упала книжка "Всадник без головы", я машинально подняла ее, положила обратно, рядом с учебником по математике за четвертый класс, матерчатым пеналом со смешным рисунком — скелет рыбки. Нужно было что-то сказать, что-то сделать, я не могла физически разжать челюсти, казалось, их свело навсегда мощнейшей судорогой, и я падала, падала в душную, липкую темноту стыда.
После этого я видела Максима Максимовича только один раз — вот именно в момент размахивания заявлением в прокуратуру. Алеша очень горевал по поводу исчезновения Макса, он его называл просто по имени, Макс — для краткости. "Теперь никто со мной ТАК не играет…" — грустно говорил он, а мое сердце заходилось от ужаса, горя и — стыда, того самого, черного и липкого. Непросто было все, очень больно и еще больнее, а я какое-то время позволила себе думать — что ничего, нормально.
Тогда и появилась Таня, первая жена Максима Максимовича, выдернула меня из почти уже сомкнувшейся над головой бездны отчаяния, протянула руку, она знала, что надо делать. "Здравствуйте, меня зовут вообще-то Татьяна, но мне больше нравится вариант Таня" — "Здравствуйте… Мы где-то встречались?" — "Нет, но теперь будем регулярно"
Таня, никогда не смогу отблагодарить ее за это. Она приходила по утрам, говорила: "Алешенька, проспал снова!" — а мы ведь и забыли, что надо вставать, куда-то ходить, в общеобразовательные учреждения, например. Таня покупала нам молоко, хлеб и сигареты. Таня записала Алешу в кружок юных химиков. Через три года мы с Таней провожали его в Швейцарскую школу, было удивительно холодно для сентября, лил дождь. "У него все будет в порядке", — пообещала мне Таня. Более десяти лет с того момента.
Так вот, приезжает Алеша, мой мальчик. Надо приготовить комнату. Прикидываю мысленно, что за неделю нужно в обязательном порядке снять Ему новую квартиру, вывести велотренажеры, коробки с обувью и костюмы от Пола Смита.
Милый мой молескинчик, сегодня дико сумасшедший день, как еще с ума не свихнулась, даже и не знаю, хотя, может — уже свихнулась. Так, я сначала допишу историю Тониной измены, потому что уже решила и потом — надеюсь немного собраться с мыслями, а то просто взрыв головного мозга наблюдается, реально!
Тоня, значит, встречалась со своим любовником, любителем старины, ему она ничего не расказала про незапланированную беременность — ну вот не знаю, почему, не рассказала, и все. Какими-то своими старческими пользовалась представлениями, наверное. И они продолжали встречаться и весело трахаться, еще было тепло, бабье лето, и делать это можно было возле каждого куста. Тоня с любовником этим активно пользовались. И как-то по приходу домой Тонин законный супруг вполне законно поинтересовался: а где же ты была, дорогая вполне беременная супруга, что же ты это так порядочно задержалась после рабочего дня? Беременная супруга ответила, честно загладывая ему в горящие черные глаза, что задержалась на деловом ланче с представителем Заказчика. Или Единого заказчика, чем-то таким оперировала Тоня в рассказе, сложными понятиями. Вот. Представитель заказчика. Деловой ланч. Затянулся. Ресторан Пушкин. Дорогое место.
А супруг-то возьми и поверни Тоню вокруг собственной супружеской оси, да и закричи на нее гневно: ага, представитель заказчика! Ага, ресторан Пушкин, дорогое место! Хорошо! Прекрасно! Только почему у тебя вся кофта сзади в еловых иголках?!
Тоня пыталась пробормотать что-то насчет предварительной подготовки дорогого ресторана к Новому году, но получилось крайне неубедительно.
В процессе тяжелого последующего разговора Тоня очень разволновалась, ей совершенно не нравилась роль падшей женщины и позора семьи, как называл ее теперь законный супруг, размахивая руками вокруг своего довольно упитанного лица. Тоня даже немного разъярилась, она стала активно настаивать на том, чтобы супруг поменял свое мнение, причем незамедлительно. Поскольку слов бедной женщине не хватало, она воспользовалась более весомым орудием — разделочной доской из натурального бука, или дуба, или граба. Никогда не знаю, как называются деревья. И хватила своего законного супруга этой разделочной доской аккурат промеж глаз, как сказал бы Славка-водитель, он любит так говорить буквально обо всем. Проломила мужику голову, короче, Тоня, женщина средних лет с кудрявой головой и туловищем барашка. И проломила очень хорошо — супруг впал в кому, правда, недолгую, ему делали тридцать три трепанации черепа, потому что какая-то особо хрупкая косточка вонзилась ему в усталый мозг, и тридцать три специальных нейрохирурга вынимали эту ксоточку и присобачивали на место.