Мы снова ударили с командой по рукам, празднуя новый мяч, переглянулись, и продолжили играть.
У нас была целая стратегия на игру, которую мы тренировали и оттачивали. У нас не было преимуществ перед стихийниками, а значит нам нужно лишить преимущества их. И мы с успехом это делали, заставляя их играть в удобную нам игру. И это даже было заметно со стороны.
— Вы только посмотрите, что они творят! — вопил Журавлев в свой микрофон. — Они же просто издеваются над стихийниками! Они просто заставляют их находиться в таких позициях, когда невозможно эффективно использовать преимущества их снаряжения! Нет места для разгона, нет места для маневра, техноманты практически зажимают их на крохотных пятачках, как пастушьи овчарки — овец…
— Журавлев!
— Простите, тэсса Литова! Я хотел сказать, что элементомантам просто невозможно реализовать полный потенциал своего снаряжения, на который они так привыкли рассчитывать! По крайней мере, без нарушения правил…
И он был прав в этом. В конечном итоге, после четвертого мяча они пошли на нарушение правил и грубо, локтем в лицо, ударили Романова с мячом, попытавшись выдать это за случайность. Нарушителя удалили с поля, Романов, несмотря на сломанный нос, высказал желание остаться доигрывать, и в меньшинстве окончательно сломанные стихийники полностью потеряли волю к сопротивлению. Особенно, когда видели, как на них несется окровавленный Романов со злорадной ухмылкой и мячом, прижатым к боку.
— Я не скажу, что это невероятно, но все равно это очень круто! Игра была просто потрясающая, и вряд ли кто-то мог рассчитывать на такой исход — всухую! Техноманты выиграли всухую, когда такое вообще было последний раз⁈ Отметьте этот день красным маркером!.. Да не на мне же!..
Я с удовольствием осматривал трибуны, которые скандировали «тех-но-ман-ты!» и улыбался. Как минимум, это было просто приятно.
А как максимум — у меня появилась парочка интересных идей насчет моей доски. В конце концов, кто сказал что доска для аэробола — это доска ТОЛЬКО для аэробола?
Но даже после игры мне не дали спокойно заняться своими делами. Как только я вышел из душа в одних только штанах, вытирая волосы полотенцем, Паша, который тоже был в спальне, с тревогой в глазах сказал, что меня ждут в гостиной. На мой удивленный вопрос, кто же там меня ждет, он вздохнул и будто бы через силу выдавил, глядя в стену:
— Полиция.
Ах, вот оно что! Кажется, я даже знаю, что именно заинтересовало нашу доблестную полицию. Да что там «кажется» — я совершенно точно это знаю! Ведь это тоже часть плана, который стартовал еще вчера, когда я выбрался за пределы стен Урмадана, но до своего логического конца так и не добрался.
Ведь было бы глупо предполагать, что меня не будут искать. И еще глупее было бы предполагать, что на меня не выйдут. Поэтому я просто сделал так, чтобы на меня вышли тогда, когда я буду к этому готов. Специально пошел к Хромову и посветил перед ним рожей, чтобы ко мне сразу же явилась полиция. Ведь с самого начала у меня была какая-то тактика, и я ее придерживался.
— Слушай. — я обратился к Паше. — А можешь пока выйти из спальни? Хочу поговорить с ними тут, чтобы остальные не любопытствовали.
— А что они вообще от тебя хотят? — спросил Паша, но с кровати встал.
— Понятия не имею. — я пожал плечами, ни капли не соврав — я ведь не знал, что именно мне будут говорить полицейские. — Но это точно не что-то такое, о чем следует знать всем.
— Ладно. — Паша встал. — Надеюсь, ты ни во что не ввязался. А то знаю я тебя.
— Да когда бы! — я улыбнулся. — Я же все время вчера с тобой был, а сегодня так вообще у всего Урмадана на глазах.
— Тоже верно. — вздохнул Паша и вышел.