— Ты сегодня вернешься?
— Прости, малышка, не знаю. — честно ответил я. — У меня еще есть дела, и я не знаю, до скольки они затянутся.
— Не пропадай. — попросила Астрид.
— Все будет хорошо. — улыбнулся я.
Астрид снова опасливо оглянулась, быстро поцеловала меня и убежала дальше работать, а я вышел из кафе и направился к бару.
Его местоположение я узнал по картам, еще пока закидывал в себя еду. Располагался бар, или скорее барушник, в не самом благополучном, но зато самом злачном, районе. Таком, в который обычные люди стараются не заходить, а если и заходят — тут же норовят как можно скорее найти из него выход. Сама атмосфера тут была какая-то гнетущая, нехорошая.
И люди были под стать атмосфере. Возле стен, подпирая их плечами, будто без этого рухнут, тут и там стояли крепкие молодчики, скрывающие лица или под глубокими капюшонами или под повязанными на морды банданами. Руки у них поголовно были голыми до плеч, чтобы удобнее было драться врукопашную, а на ногах — тяжелые ботинки, нередко с металлическими носами.
Молодчики провожали меня внимательными взглядами, и одна компания даже оторвалась от своего крайне важного занятия, — подпирания стены, — явно с намерением подойти и вежливо поинтересоваться у меня, не заблудился ли я. Я, заметив это, вытащил из кармана, в котором все это время держал левую руку, кристаллик манолита, коснулся им поводка, и схватил рукоять появившегося из воздуха ледоруба. Паренькам этого было достаточно для того, чтобы понять, что я вовсе не заблудился, и без них прекрасно способен найти дорогу, и они вернулись к своему архиважному занятию. А я отозвал ледоруб и пошел себе дальше.
«Яма» оправдывала свое название. По одному только внешнему виду барушника было понятно, какая публика тут собирается. Одно окно заколочено досками — видимо, стекла в нем уже нет, дверь висит на петлях настолько косо, что даже закрыться до конца не способна физически, а неоновая вывеска «Яма» горит только одной своей буквой, из-за чего получается просто «Я».
В общем, место, в котором кружка пива наверняка стоит дешевле, чем вода из-под крана, потому что по составе не сильно-то от этой воды отличается. Место, где все задымлено так, что можно повесить целый арсенал топоров, потому что работающая вытяжка жрет электричество. Место, в котором собирается самое мерзкое отребье.
И это, черт побери, даже логично в какой-то степени! Где подпольную арену со входными билетами ценой в две-три зарплаты обычного человека будут искать с наименьшей вероятностью? То-то и оно.
Я зашел в бар, даже не потрудился закрыть за собой дверь (все равно не закроется), и прошел через зал к стойке. Меня проводило несколько внимательных оценивающих взглядо, но, к счастью, никто не решился связываться.
К их счастью, конечно.
Я зацепился взглядом за больше затоптанные, чем замытые, пятна крови на дощатом полу, машинально отметил это в своей памяти, и наконец добрался до барной стойки.
— Детям у нас нельзя. — спокойно, даже без насмешки, произнес бармен — большой и толстый мужик в кожаном жилете на голое тело.
Я ухмыльнулся, глядя ему в глаза, и положил на стойку свой билет.
Бармен быстро поставил на стойку кружку, которую протирал грязным полотенцем, и этим же полотенцем накрыл билет, скрывая его от чужих глаз. От моих глаз не укрылось, как полотенце зашевелилось, когда пальцы бармена пробежались по ряду бугорков на внутренней стороне билета. Он с сомнением посмотрел на меня, но, в отличие от меня, он явно знал этот шифр, и знал, что конкретно им зашифровано. Поэтому он смахнул со стойки полотенце вместе с билетом, и так же спокойно произнес:
— Прошу сюда.
Он кивнул на дверь, которая вела к нему за барную стойку. Я протянул руку, повернул ручку, толкнул дверь от себя, но входить не спешил, ожидая какой-нибудь подставы.
Подставы не случилось. Бармен просто подошел ко мне и сделал приглашающий жест рукой:
— Сюда, пожалуйста.
Продолжая жест, он уперся рукой в стену напротив двери, поднапрягся, толкнул ее, и кусок стены провернулся вокруг своей оси, открывая проход.
Я молча кивнул, шагнул в проход и меня накрыло ощущение дежавю. Я будто снова спускался в процедурную Урмадана, чтобы заново пережить ритуал поднятия ранга. Такие же каменные ступени, уходящие куда-то вниз, и такое же слабое освещение.
Я насчитал пятнадцать ступеней до того момента, пока не уперся в очередную дверь — на сей раз дорогую, из черного лакированного дерева, с медными ручками, отполированными до такой степени, что какая-нибудь дама запросто могла бы подправить макияж, глядя в них.