Проигнорировав ее настойчивый голос, выкрикивающий мое имя, я сбросил звонок, после чего сразу же выключил телефон.
— Ладно… — слезы все никак не хотели прекращаться, так что пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы успокоиться. — Ладно.
Затянувшись в последний раз, я затушил сигарету и поднялся на ноги.
Обезболивающие начали действовать. Конечно, они не работали магическим способам, и тело мое ощущало себя примерно на смертном одре, но я более-менее вернул себе способность передвигаться.
Я скинул с себя куртку и вошел в комнату. Под подошвой захрустели осколки, на полу валялся скинутый с тумбы телевизор.
Не обращая внимания на уничтоженный дом, я прошел к креслу, аккуратно опустился в него, открыл ящик стола и взял окровавленными пальцами небольшую стопку бумаг, состоящую из трех тонких конвертов.
Я отложил конверты на стол, наклонился ниже и подтащил к себе коробку с инструментами. На груде разного барахла и железок лежал небольшой молоток с обернутой синей изолентой рукояткой.
Я не возомнил себя Богом, вовсе нет, как и не думал о правосудии. Последнее представляло собой вообще штуку несбыточную и в корне неестественную, придуманную, как и многое другое, людьми для людей и людьми же нарушаемое.
Также я не собирался прикрываться какими-то глубинными мотивами и оправдываться какой-либо иной высшей целью.
У меня не было никакого плана. Меня не мучила совесть, я не колебался. Можно сказать, я вообще особо не думал. В какой-то момент весь мир из чего-то сложного, запутанного и мрачного превратился в нечто настолько простое, что не приходилось разбираться ни секунды.
Такие люди не должны существовать – единственная идея, что пульсировала в моем мозгу подобно биению сердца.
Такие люди не должны существовать. Сломленные, униженные, брошенные. Их души были искалечены, а натура искажена и вывернута наизнанку. Никому не было до них дела, все смотрели на них как на низших существ и втихомолку боялись, предпочитая обходить стороной.
Они росли, развивались. Создавали связи среди таких же оставленных всеми людей. Порождали таких же сломленных существ, передавали им свою гниль, выводя на свет бесконечный цикл боли, отчаяния и насилия.
Кого-то можно было спасти, но таких имелось подавляющее меньшинство, да и на тех всем окружающим было плевать.
Сломленная мать воспитывала таких же сломленных детей, потому что не могла и не знала, как воспитать их иначе. Вырастая, ее дети так же ломали своих детей, и так далее, далее, далее…
Не обольщайтесь, думая, что вы не относитесь к таковым. В конце концов, именно общество производит подобных отбросов. И если у последних их проблемы видны, остальные лишь стыдливо скрывают истину.
Весь мир давно прогнил изнутри. Человечество веками боялось вторжения извне, но почему-то отказывалось признавать, что быстрее истребит само себя.
За тысячелетия существования зараза проникла слишком глубоко, чтобы можно было ее искоренить так просто. Каждый изнывает от собственной жажды, от собственной тьмы. Все причиняют друг другу боль и страдания. Все лгут, обманывают, предают.
Довольно оправданий.
Существовал ли способ все исправить? Спасти их от боли? Прервать этот цикл страданий?
Пожалуй, один был…
— Не делай этого, — вдруг прозвучал рядом тот самый загадочный голос. — Ты ничего не исправишь.
Я схватился за голову.
— Знаю, — прохрипел я сдавленно. — Но теперь это личное.
Нет, как и всем остальным, мне правда было бы плевать. Получив личное удовлетворение от попыток помочь, пусть даже ничего бы не получилось, я бы молча отошел в сторону. Однако они затронули меня, втоптали в грязь. Заставили ощутить свое бессилие.
Зачем было так поступать?
Часики тикали. Стоило поторопиться.
Руку приятно отягощал сжатый в ней молоток.
VI: Злоба
Главное в таком деле – неожиданность. Лишь профессионалы, что на инстинктивном уровне привыкли реагировать на любые внезапные угрозы, способны избежать мгновенного удара. Иным людям, назовем их обычными, требуется, как правило, от доли секунды и больше, чтобы мозг обработал соответствующую информацию и отдал приказ телу на реакцию.
Немного размяв руку, я постучал в дверь.
— Кто там еще приперся? — послышался по ту сторону недовольный крик и неспешные тяжелые шаги.
Мгновения растянулись до бесконечности. Сердце яростно стучало в груди, и звук разгоняемой по жилам крови отдавался в ушах, занимая все пространство вокруг. В низу живота все подрагивало то ли от страха, то ли от предвкушения, однако концентрация обострилась до предела, приобретя такую остроту, что казалось, способно было разрезать наполовину даже сам воздух.